Разбитые надежды
Шрифт:
– Видишь ли, Стеф, я сейчас думаю о том, что как бы сильно не было ущемлено твоё самолюбие, ты не должен сейчас упустить Елену. Не потому что надо хвататься за соломинку, а потому как ты позже пожалеешь, если откажешь, а ведь потом пути назад не будет. В том смысле, что будет глупо после этого пытаться вдруг показать своё небезразличие.
– Я сказал ей, что мне надо подумать, не горячись.
– О, Стефи, ты, как истинная бабёнка, разумеется, нуждаешься во времени! – Клаус игриво оскалился в манере своего наставника.
– Это ужасно, – бросил Сальваторе вдруг.
–
– Ну… не знаю, этот не твой оскал…
– Прости, дружище, – осёк себя Клаус на полном серьёзе, – всё так плохо?
– Да нет, нет. Извини, что я так сказал: просто, сколько знаю тебя, ты так часто в определённые этапы на практике усваиваешь повадки и взгляды на жизнь окружающих тебя людей. Даже, скорее, наиболее сильно на тебя влияющих. Нет, я не думаю, что это плохо. Я сейчас даже подумал, что Мистер Л. весьма интересный и полезный пример для подражания… как и наш препод по литературе господин Оливер.
– А вот ты сейчас говоришь в точности как я! – хихикнул Клаус, дружески стукнув друга в плечо. – Этот осаждающий анализ поступков… На тебя вот, видимо, влияю я. – Он важно обошёл друга. – Возвращаясь к Гилберт…
– Ты прав, другой возможности у меня не будет, думаю, это путешествие многое изменит для нас с ней.
– За меня тогда не переживай, говорю сразу: я придумаю что-нибудь для нас с Хлоей: у неё сейчас тоже каникулы, а её отец ещё пару месяцев назад обещал нам билеты на Бали.
***
Проводив спустя три дня лучшего друга и Елену в аэропорт, Никлаус всем сердцем предчувствовал нечто новое и прекрасное для Стефана. «Он её долго ждал и заслужил эту романтическую поездку, в которую непременно всё должно случиться». Через девять дней Клаус улетел с Хлоей на Бали. На тропическом острове он встретил и свой двадцатый день рождения, в который к нему с его девушкой присоединился и Стефан в компании Елены, что стало для Майклсона лучшим подарком.
Про своё наивное обещание, данное Кэролайн, он забыл и считал, что она забыла тоже.
В Нью-Йорке 21-го июля было очень душно, шёл проливной тёплый дождь, не дающий ни сколечко необходимой прохлады. Кэролайн сидела в офисе Мистера Л., забравшись с ногами в его кресло. Девушка пришла сюда в надежде найти Клауса, но его наставник заявил, что парня нет уже несколько дней. Господин Л. стоял у окна, занятый деловым разговором, изредка наблюдая за скучающей девушкой, теребящей подол длинной в пол узорчатой юбки. Она не рассказывала ему, зачем конкретно пришла сюда, но ей почему-то в данный момент было спокойно и комфортно в обществе этого человека, невзирая на то, что они даже практически не разговаривали друг с другом.
========== 19 Глава. «Лето для Кэролайн» ==========
«- Здравствуй, Клаус, – мягко сказала она, выведя юношу из транса.
– А… Кэролайн… Ну, здравствуй… Ты что-то сегодня поздно, – он нервно сглотнул.
– Я ездила к отцу, мои родители просто уже года два в разводе, вот я и езжу к нему на лето: сильно задержалась в дороге, – она оценивающе оглядела своего собеседника. – А ты, гляжу, оброс! – она взъерошивающим движением провела рукой по его волосам.
– Хм, есть немного. Но мне, знаешь, не до этого было: у меня было суматошное
– Мне тоже было, что испытать этим летом, – сказала она между делом, но отчего-то эти слова вызвали в Клаусе беспокойство. – Ладно, я побегу в класс, а то занятия начнутся через пять минут…»
Да, в эту секунду того далёкого дня он действительно испытал беспокойство: Кэролайн так изменилась за лето, её голос звучал иначе, движения стали плавными и чарующими. Всё переменилось в этой неказистой девочке. Что же такое довелось ей испытать за то лето?
***
В лето перед выпускным классом во внутреннем мире Кэролайн произошли некоторые перемены. Девушка соскучилась по отцу, Уильяму Форбсу, поэтому каникулы решила провести с ним, да и перепалки матери и отчима раздражали ей нервы. Гвен Форбс развелась с первым мужем, считая того «нищебродом», как она любила выражаться, второго бранила по тем же «статьям». Для юной Кэр, для которой финансы вообще никогда не представлялись какой-то великой ценностью, было истинным мучением попадаться под горячую руку, когда дела доходили до скандалов.
В стареньком пикапе Билла было уютно: эта развалина была мила сердцу девочки, потому что появилась в семье, когда сама Кэролайн была ещё крохой. На дверях автомобиля до сих пор красовались детские каракули, изображавшие маму, папу и её: три кружочка, 12 палочек для рук и ног и 3 овальных тельца, а в руках мамы были изображены цветы, больше походившие на свёрток сладкой ваты. Девушка смеялась, всякий раз разглядывая свои художества, тыкая пальчиком в них, когда хотела обратить внимание отца.
У Билла Форбса была своя маленькая ферма: 4 лошади, которых он отдавал в прокат местным на праздники или прогулки, 3 козы и козёл, 5 овец. Скотина приносила молоко и шерсть, которые по большей части шли на продажу местным предприятиям. В помощниках у мистера Форбса была его вторая жена Сьюзен с её взрослым сыном Ароном.
Арон был геем, за что во второй из трёх школ, в которых он учился, терпел издевательства со стороны одного популярного парня. Сьюзен не стала этого терпеть и уехала с сыном в другой штат, где и познакомилась с Биллом. Они долгое время были любовниками: мистер Форбс устал от упрёков жены, поэтому нашёл душевный и телесный приют в объятиях нежной и терпеливой Сьюзен. Сейчас Арону было 20 лет, он имел картинную лавку собственных работ, а также школу рисования. Одарённого молодого человека любили во всей округе, а на дурацкие предрассудки людям было плевать. Как и Кэролайн. Она обожала Арона всей душой и вполовину именно из-за него любила гостить у отца.
Стоял жаркий июньский вечер, Кэролайн и Арон пили чай на веранде, заливисто смеясь.
– Подожди, солнышко, мне звонят! – парень сделал останавливающий жест рукой.
– Кто там? – по-детски лезла под руку Кэролайн.
– Это мой друг, зовёт на вечеринку в соседний городок.
– Как здорово! Поехали, прошу! – она вцепилась в рукав его просторной рубашки.
– Притормози-ка, солнышко… Там компания такая у него, – он вынул травинку изо рта, – они мне не очень нравятся: богатенькие, на пафосе такие.