Разбитые осколки

Мур Порша

Конечно, я мог бы признаться ей в этом, но на самом деле не имеет значения, как я к ней отношусь. Она нужна мне, если я хочу поправиться. Мне нужно с ней поговорить.

– Ты, кажется, глубоко задумался. Ты же знаешь, что это безопасное место. Ничто из того, что ты скажешь, не оскорбит меня, и не будет использовано против тебя.

– Не понимаю, почему ты не рассказала мне о моем состоянии. Похоже, ты на чьей-то стороне, Кэла или... этого Коллина, насколько я знаю, – говорю я ей многозначительно.

– Это решение было принято несколькими сторонами, которые

разделяют твои интересы. В тот момент ты не был готов узнать. Это было очень трудное решение, но, в конечном счете, оно было принято в твою пользу.

– Кто были этими несколькими сторонами? Мои родители, Декстер или Кэл и Коллин? – многозначительно спрашиваю я. – И как, по-твоему, я могу тебе доверять после того, как ты скрыла от меня нечто подобное?

– Я понимаю, что ты чувствуешь, не доверяя мне. Я знала, что этот риск будет иметь последствия, когда решение будет принято. Тем не менее, я обещаю тебе, что с этого дня и впредь, если ты решишь продолжать видеться со мной, я ничего не буду скрывать от тебя, – ее голос ровный, почти успокаивающий.

Если бы я не знал ее, это могло бы заставить меня поверить ей. Какая польза от обещания лжеца?

– Независимо от того, как ты относишься к тому, что произошло, я могу помочь тебе. Я высококвалифицированный специалист и делаю свою работу очень хорошо. Многое изменилось с тех пор, как мы виделись. Ты знаешь о своем состоянии и имеешь фундамент, на котором я могу строить. Я могу тебе помочь, – ее голос более прямолинейный, а не умиротворяющий, как раньше.

Я скрещиваю руки на груди.

– А что именно значит помочь мне? – холодно спрашиваю я.

Хелен улыбается, как будто моя поза не беспокоит ее.

– Как ты думаешь, что значит помочь тебе?

– Интеграция. Вот какое решение правильное? – спрашиваю я.

– Это то, чего бы тебе хотелось? – ее вопрос застает меня врасплох.

– Что ты имеешь в виду? – уточняю я, сидя в кресле. Какая разница, чего я хочу, это план, решение, о котором я думал. – Я всегда думал, что это решение, все сайты так говорят.

– Большинство людей, которые страдают от твоего расстройства, обретают спокойствие с интеграцией. Ты знаешь, что такое интеграция?

– Это когда мы все собираемся вместе.

– Ты понимаешь, что это значит? – она спрашивает, а я молчу.

Я действительно не понимаю значения, и это самое страшное.

– Мы будем единым целым, все мы... – я прочищаю горло.

Одна мысль о том, чтобы быть с ними одним целым, приводит меня в ужас.

– И как ты к этому относишься?

– Честно, – холодно смеюсь я.

– Нет смысла в этих сеансах, если ты не честен.

– Я не хочу быть с ними одним целым. Я хочу быть собой. Я хочу знать, что происходит в моей жизни, не быть после пробуждения без понятия о том, что происходит. Я не хочу делиться с ними. Если бы ты сказала мне, что есть способ избавиться от них, это то, что я хочу. Если интеграция означает избавление от них и затыкание их, то это то, над чем я хотел бы работать, – я глубоко вздохнул, когда закончил.

Хеленне выглядит удивленной моей вспышкой,

но думаю, моя реакция нормальна.

– Это ты, Кристофер, – она говорит это так просто, и я закатываю глаза.

– Ну, не похоже.

– Давай начнем с самого начала, – она достает айпад и стилус, я стону.

Если мы начинаем с самого начала, я обречен, потому что это займет много времени. Насколько далека интеграция, если мы только в начале?

– Диссоциативное расстройство личности – это…

– Хелен, я знаю, что это такое, – говорю я, не скрывая разочарования.

– Крис, поскольку ты никогда не видел меня в отношении с твоим состоянием, не знаю, откуда у тебя такая информация и точна ли она вообще. Без надлежащего понимания того, с чем ты имеешь дело, никакое лечение, которое будет проходить, не будет полезно для тебя, поэтому, пожалуйста, если ты…

– Хорошо, – тихо говорю я.

– Как я уже говорила... – она улыбается мне. – Диссоциация не является чем-то ненормальным. Все так делают, – она говорит, а я смеюсь.

Не припомню, чтобы мои родители бегали вокруг, называя себя разными именами, и не помнили этого.

– Это может показаться странным, но мечтание – яркий тому пример. Погружение сознания в другое состояние диссоциирует. Проблема появляется тогда, когда это становится разрушительным, как у тебя. Когда это мешает твоей повседневной жизни. Когда с кем-то происходит травматическое обстоятельство, и он использует его как форму преодоления или блокирования этого обстоятельства, оно попадает в категорию дисфункциональных. Существует несколько состояний, связанных с диссоциацией. Я исключила их в твоем случае. Сначала я думала, что у тебя пограничное расстройство личности, но я исключила это, когда поняла, что твое эго более разделено.

– После встречи с Кэлом и Коллином? – спрашиваю я, и она кивает.

– Я хочу, чтобы ты понял, что на этой земле нет человека, который имеет полностью интегрированную личность. Например, я уверена, что, когда ты преподавал на занятиях, ты вел себя со своими учениками иначе, чем вел бы со своими коллегами или с друзьями. Другим примером может быть, когда кого-то приглашают на мероприятие, и они говорят, что часть меня хочет уйти, но другая часть хочет остаться, – говорит она.

– Так ты хочешь сказать, что у этих людей ДРЛ (прим. пер.: Диссоциативное расстройство личности)? – смущенно спрашиваю я.

– Нет, я говорю о человеке с ДРЛ, который пережил нечто подобное на более экстремальном уровне. В твоем состоянии границы между частями личности становятся более четкими. Старайся думать о Кэле и Коллине, как о частях твоей личности, ставших неуправляемыми, но они все еще ты, – мягко говорит она.

– Они не чувствуются мной, нисколечко.

– Почему нет?

– Потому что они полная противоположность мне. По крайней мере, Кэл из того, что я знаю, и я не знаю, что думать о Коллине. Они не принимают тех решений, которые принял бы я, и я знаю, что этот Коллин еще дальше от меня в том, как я говорю и одеваюсь, чем Кэл.