Разбитый Адам

Киров Рафаил

Прокаженные – это классика уродств всех времен и народов. На периферии эта болезнь также популярна в виду своего сложного воздействия, напоминающего неизбежную Божию кару. Отделенные барьерами, в сумрачных клетках сидят разорванные лики. И некуда им спрятаться, разве что друг за друга.

В следующей палатке находятся «бесы». Так зовут людей, чья бесовская одержимость полностью подчинила себе сознание этих людей. От этого одержимые даже внешне походят на бесов, которые сонмами живут в их телах.

Не стоит недооценивать силу мысли. В Средневековье вера некоторых людей была так сильна,

что на руках их открывались стигматы. Настолько глубоко было их духовное уподобление Христу и его страданиям.

Зато в наши дни[3], благодаря радиоактивному и психологическому воздействию у некоторых одержимых даже вырастают хвосты, представляющие из себя уродливый полупрозрачный кожный отросток с просвечивающимися кровеносными сосудами. Такой хвост чаще всего разорван или откушен другими одержимыми. Через всю жизнь бесовские люди проносят сосущую боль в хвосте (если он есть) и до конца мучаются постоянным шизофреническим неврозом из-за бесовских разборок внутри собственной головы.

Саморазрушение, которому подвергаются жертвы бесов и других узурпаторов внутреннего мира, оказывает на хлыстов жесткий эффект. Зато на выходе из «бесовского загона» хлыстов ждет шабаш экстрасенсов с широким спектром техник предсказания и работы с проклятиями.

Успешно пройдя профилактику порчи и подготовленный к козням судьбы, хлыст отправляется со своими духовными родственниками в пивную – топить в себе Распухающее Солнце.

Выходя из пивной (надеемся, вы оценили по достоинству сладкую евразийскую бражку) в западной части Площади Откровения можно увидеть столп, на нем горит человек, словно свеча, светом летаргического Спасения.

Все давно сбились со счету, когда блаженный Столпник принял свою форму подвижничества. Но святой не спускался на бренную землю не меньше декады.

Столпник открыл ясные глаза и увидел, как через главные ворота вглубь площади прорезается группа христианских схимников.

– Знаменосцы. Я ждал их…- проговорил Симеон так, что мог его слышать только замеревший Дух усопшего Бога.

На изможденных постом руках два схимника несут суровый лик Христа в тяжелой деревянной раме, словно портрет давно почившего, но великого своими заслугами коммунистического вождя. Третий схимник водрузил на себя крест с нарисованным на нем распятием с изобилием алых красок, словно Христос кощунственно изобличается распятым в геенне огненной. Но это символ сего дня – Закат Звезды. Впереди знаменосцев худой, невротически энергичный старец. Черные рясы исписаны эзотерическими знаками. На раскольническом лице пронзительный взгляд.

– Настало время! Покайтесь! Выходите на суд! – призывает раскольник, зарываясь в толпу.

Оказавшись где-то в середине площади, схимник развел руками, оглядывая хлыстов.

Взгляд его упал на группу панков. Этот вид субкультуры неожиданно расцвел с невиданной силой в Конце времен, крепко переплетаясь со всевозможными духовными практиками. Двигателем панка всегда было хлыстовское радение.

Молодые люди сочувственно смотрят на схимника. Они передают друг другу бутылку горького бренди, показывая, что пьют за его здоровье. Для разбавления они используют освященную колу, которую производят в южной Летумбердии.

Из

девственной плевы неба снова засочилась яркая кровь. За лавкой со свежим мясом причитает жирная старуха, скованная ужасом, источаемым из Алого Солнца Грехопадения.

«Не спрятаться, не уйти, не спастись от этой проклятой небесной крови» думает баба.

– Слушайте! Слушайте все! Вы должны узнать, что произошло! Вы должны знать. Настало время! Грядет Суд - мы будем судить!

Призыв

– Вы уже знаете, что время настало! – взгляд прорезает рыхлую толпу хлыстов и «неприкасаемых».
– Посмотрите на небо!

Схимник указал на распухшую звезду и проговорил какие-то странные слова, похожие на заклинания. Ты можешь быть, кем угодно, но, если ты говоришь о Боге, ты должен уметь внушать.

– Это, - затряс он иссушенным пальцем, - наш смертный приговор. Неужели вы еще этого не поняли? Солнце убито, Солнце распято, как Бог!

Толпа, одетая в праздничное тряпье, замолкла.

– Братья и сестры, не судите меня, но тут нужно несколько научных слов.

Так называемая «цивилизация», где люди живут развратом и бредят технологическим прогрессом, окончательно обезумела и запустила все запасы ядерного оружия в светило… Произошел страшный взрыв. Мы все видели его почти полгода назад, но, думаю, никто не забыл это страшное зрелище! Ядерный огонь сжег водород и теперь Солнце – задыхается...

В карнавальной толпе послышались смешки и подтрунивания. Хлысты догадались, что перед ними астроном либо карнавальный колдун.

– Погодите, в конце самое смешное, братья!
– на лице схимника резко отобразилась ядовитая улыбка.
– Внутреннее давление Солнца возрастает. И теперь оно начинает возрастать в размерах...

В толпе кивки, удивленные восклицания, хлыстовское благоговение.

– Но проклятые экуменисты не сказали вам, к чему это!

В некоторых хлыстах мгновенно прорезался инстинкт страха.

– Не хули господ!

– Не хули!

– Я глаголю вам истину! Солнце распухает, жар будет расти. Иссохнут реки и озера… Наконец, силы Солнца иссякнут, и оно не выдержит давления агонии. Его разорвет! Понятно? Взрыв в тысячи раз больший, чем то, что мы уже видели в небе! Взрыв Багрового гиганта поглотил Землю! В нем сгорим мы все! Это смерть, наша смерть в огне! Только самое страшное не это...

– А что?

– Схимник, что страшней?

– Открой нам!

С лица схимника не сходит колючая улыбочка. Он упивается растерянностью невежественной толпы.

Но сейчас он снова стал серьезен.

– Самое страшное в том, что если погибнем мы, погибнет Образ Божий. А за это нас не простит никто! Никто! Мы будем прокляты в вечности небытия! Мы будем гнить б-е-с-к-о-н-е-ч-н-о, ибо нет больше боженьки, что примет к себе в объятья и не станет мира, где мы могли бы лечь в землю. Мы будем прокляты самим своим существом, мы станем изгоями мироздания и участь для нас уготована – хуже, чем адские огни. Ведь там, по ту сторону – нас будет истязать Ничто, а плети пустоты самые цепкие и безжалостные...