Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири

Пастухов Николай

– Я задал бы тебе такого «покорно», век помнил бы обо мне. Пошёл! А за билетом завтра приходи. Да, постой, вещи изволь сдать.

– Они здесь, вот, в узле находятся.

– Развяжи, да покажи их мне.

Узел был развязан:, пристав пересмотрел всё и приказал сотскому отнести их в кладовую.

– Прощенья просим, ваше благородие, кланяясь, – сказал Тихон Петрович.

– Ступайте, да не забудь прислать мне ведро водки и несколько бутылок наливки.

– С нашим удовольствием, сейчас готово всё будет; не прикажете

ли ещё чего положить?

– Клади, что знаешь, да не забудь фунтика три чайку завернуть.

– Кстати и сахарку, небось, потребуется?

– Можно и сахарку, – буркнул пристав и вышел из своих апартаментов в канцелярию.

– Ну, уж идол, нечего сказать, – тихо проговорил Тихон Петрович, спускаясь с лесенки на двор и оглядываясь по сторонам, как бы кто не подслушал.

– Ты его теперь только узнал, а я с ним два года мучился, и вот за всю службу в остроге хотел сгноить, – и сгноил бы, если бы не ты; такой человек зародился, души у него нет, да и плутоват к тому же.

– Ух, какой язвительный, – страсть, если бы не сотенная, никакие просьбы не подействовали. Теперь, кажись, отпустил совсем.

– Кто его знает? Пожалуй, опять придерётся, – «мало взял», скажет.

– Всё может быть, ненасытная утроба, ему только поддайся.

В таких разговорах приятели добрались до дому и во шли в склад, где уже собралось немало покупателей, встретивших Тихона Петровича с поздравлением о получении наследства.

– Благодарствую, – сказал им на это наследник.

– Мы, вот, к твоей милости за винцом пришли. Отпустишь или нет?

– Извольте. Сколько угодно? За вами, кажись, должок состоял?

– Есть за мной немного, – рублей триста только, – сказал один.

– А за мной целковых пятьсот, – объяснил другой.

– Сейчас взглянем в книгу и увидим.

– Смотри, не смотри, верно говорим.

Тихон Петрович раскрыл книгу, прикинул на счетах и сказал:

– Да, верно. Знаете, чем хочу я вас порадовать?

– Чем такое? Не хочешь ли цену на товар накинуть? – послышался голос.

– Цены набавлять не буду, а все долги ваши Акиму Петровичу прощаю вам, молитесь за него Богу; вот вам и расписки, которые вы ему давали.

Целовальники остолбенели от такой неожиданной для них радости и начали было кланяться Тихону Петровичу в ноги, но он остановил их и только просил молиться о душе покойного Акима Петровича, а затем пригласил их наверх, в свои покои, и там угостил их чайком. Торговцы до того остались довольны гостеприимством и поступком молодого складчика, что целовали у него руки и, затем купив, что им было нужно, разошлись по своим местам.

По всему заводу начали говорить о Тихоне Петровиче, как о человеке с хорошим направлением и добрым во всех отношениях. По утрам его окружала нищая братия, и всех он оделял щедрою рукою.

– Однако, приучил ты довольно этого народу! – сказал как-то своему приятелю бывший урядник.

– Ну,

что ж, Бог с ними, у меня ещё останется, – отвечал он ему.

– Одолеют ведь! После не отобьёшься от них.

– Хватит на всех.

Некоторые из зажиточных обитателей Тагила смотрели на Тихона Петровича, как на завидного жениха, и хлопотали посватать за него своих дочерей, но он отнекивался от таких предложений и говорил, что если и женится, то не ранее, как после годовщины смерти своего благодетеля. В сваты замешался и батюшка приходской церкви и с этою целью пришёл к Тихону Петровичу в гости. Тот принял его с подобающим уважением. Сидя за самоваром, батюшка сказал ему:

– А ведь я, извини, к тебе по делу завернул.

– Что ж, я рад выслушать вас, скажите, если могу быть полезным, то готов к вашим услугам.

– Степана Сидорыча, знаешь, небось? Вот я по его просьбе с предложением к тебе.

– В чем же оно заключается?

– Дочка у него есть красавица, хочет он её за тебя отдать и капитал не малый в приданое предлагает.

– Нет, батюшка, благодарствую. Вы знаете, у меня есть невеста.

– Какая невеста? Мужичка-то, а эта из купеческого рода будет. Я советую тебе взять её.

– Теперь уж поздно; если бы Степан Сидорыч пораньше об этом подумал, тогда, может быть, я и согласился бы на его предложение, а теперь не могу, слово дал и надо сдержать его.

– Как знаешь, дело твоё, а я советовал бы тебе не отказываться, – по крайней мере, в хорошую родню вошёл бы.

– Зачем же? От добра – добра не ищут.

– Мне даже странно становится, что ты хочешь жениться на необразованной крестьянке. Дочка Степана Сидорыча – девушка благовоспитанная, у меня Закону Божьему училась, в страхе Господнем соблюдается; за неё многие уже сватались, да отец всё упирается.

– Да я-то что ему дался?

– А то, что моей рекомендации послушался, вот и заслал к тебе сватом.

– Благодарю вас за внимание, скажите Степану Сидорычу, что я жениться до году не желаю.

– Так ли, полно?

– Что ж мне, не икону ли для него целовать прикажите? Если и вздумаю раньше жениться, вас не обойду и полагаю, что совершить брак не откажетесь.

– Во всяком случае всегда готов.

– За это спасибо.

– Как же мне перед Сидорычем-то теперь быть: какой ответ ему дать?

– Так и скажите, как я вам объяснял: «до году, мол, жениться не желает».

– Что ж делать, лгать приходится, а не хотелось бы совестью кривить.

– В этом, я полагаю, никакого прегрешения нет: вы скажете ему не свои, а мои слова.

– Так и скажу, до свидания, пока.

– Прощайте, батюшка, благословите и не серчайте на меня.

– Да что серчать, сын мой, – благословляя Тихона Петровича, – заключил батюшка и вышел из дому.

Тихон Петрович проводил священника с лестницы, и он ещё раз благословил его.