Разбойник Кудеяр
Шрифт:
Столы в честь Кумах Федор Атаманыч накрывал как для иноземок. Все ложки, все тарелки лешаки за неделю облизывали и о башки лохматые терли, чтоб ни жиринки, ни соринки не осталось.
Угощения — мед, нектар, всякая духмяность, дуновение. Кумахи лишнего, ради стати своей, и не понюхают.
Федор Атаманыч был в алой рубахе, с рубиновой запоной, перстней нанизал по два на каждый палец.
Как только дверь распахнулась — заиграл он в гусли. Когда Федор Атаманыч на гуслях летом играет, у сыча из глаз слезы сыплются, играет зимой — всякая вьюга стоит на хвосте и мрет от
Кумахи вплыли под звон гуслей, сели рядком на лучшее место, под окнами, заслушались игры, запечалились ласково…
— Ах! — сказал Федор Атаманыч и слезинку с левого глаза коготком-мизинцем смахнул. — Ах!
И, отложив гусли, развел хозяйскими лапами, приглашая гостей отведать угощения. Лешаки тотчас принялись лопать и уминать, а Кумахи отрезали по кусочку купальского пирога, отведали.
Описать, что это за чудо купальский пирог, — книги не хватит, а если одним словом сказать — лето! Такими в светлице лугами пахнуло, такие блики пошли по стенам да потолку, что в омутах глаз у старшей Кумахи, у ее сестриц замелькали вроде бы кувшинки, вроде бы стрекозы крылышками затрещали.
— Люди думают, что это они живут. Знать бы им про наше житье! — хвастливо молвил Федор Атаманыч, чтобы раззадорить Кумах на беседу пристойную, умопомрачительную, ибо иной беседы у лесного народа не бывает.
— Поиграй нам, Федор Атаманыч! — молвила наконец словечко старшая Кумаха.
Федор Атаманыч поклонился, взял гусли да и грянул по всем-то струнам, сверху донизу, и кругами, кругами да щипочками.
Кумахи из-за стола выступили, пошли, пошли хороводом, как их гусли повели. Ножками с носка на носок, замираючи, глазами на косматых лешаков давно глядючи. И пошли-пошли-пошли, кружась, да так, что изба с места сдвинулась. Платья у Кумах — серый вихрь, вместо лиц — кольцо, топотанье ножек переменчивое, переступчатое, и все круче, круче, круче круги, и уж всё — омут, и одна только белая рука Кумахи, как из пучины последний взмах.
— Э-эх! — вскричал Федор Атаманыч. И так брякнул ногою в пол, что молния снизу вверх сиганула, и дым тут, и гарь, и всеобщее невезение.
Ни Кумах, ни деревни, только прах да смрад.
Перепуганные лешаки сгрудились вокруг Федора Атаманыча.
Среди бела дня полыхнула лесная деревня, развеялись колдовские чары. Остались лешаки лешаками: лохматы, голы и страшны.
— Что стряслось-то, Федор Атаманыч, объясни?
— Безверием сожгло, — ответил главный леший.
— Куда ж нам теперь?
— Дурней искать, у коих страх не перевелся.
Лешаки поохали, потоптались, взвалили котомочки на плечи и поплелись друг за другом.
Федор Атаманыч шел последним. На повороте оглянулся на пепелище, слезою снег прожег.
— Эх, Ванюха! И надо же было тебе человека полюбить!
Часть 8
Зверь бежит на ловца
Глава 1
В пустой избе для пиров за пустым дубовым столом сидели ближайшие люди Кудеяра. Им было велено думать.
Сидели Аксен
Кудеяра не было. Кудеяр загадал загадку и сгинул.
Охранял покой великого совета Вася Дубовая Голова. Новой жизнью Вася был предоволен. Спал сколько мог, работал по охотке — один на весь стан дров наколол, — ел сколько лезло, на праздниках выпивал по ведру вина. Ну а коли воевать приходилось, выхватывал врагов из строя, будто сорную траву с грядки. И ничто бы его не заботило, когда б не матушкино наставление: матушка-то посылала Васю к атаману Кудеяру за женой, но жена все не находилась.
А загадочка Кудеярова вот какая была. Спрашивал атаман совета, как дальше жить. Идти ли тайно в Москву и там поодиночке перебить бояр? Только ведь бояре, царь да Разбойный приказ тоже дремать не будут. Или идти по России, кругом Москвы, собрать всех недовольных и уж потом ударить на боярское войско? А сколько их, недовольных? А победишь ли одним гневом обученное стрелецкое войско и дворянскую конницу? А может, сначала податься на юг, к Белгородской защитной черте, там за Дон и уж с донцами в союзе, забирая большие и малые города, окружить и взять Москву? Но поднимется ли донская вольница? Одно дело — боярина обобрать, другое дело — захватить город. Мало захватить, его и удержать надо.
— Дон можно всколыхнуть, особенно если поманить казаков деньгами да зипунами, — сказал Ванька Кафтан.
— А по мне, — сказал Микита Шуйский, — надо пробраться в Москву, в Кремль, — и гурьбой в царевы палаты. Царя — по башке! Сел на трон и правь.
— Опять ты за старое, Микита! — засмеялся Холоп. Холоп только что вернулся из похода. Пригнал стадо скота и заважничал. — Думаешь, как сел на трон, так все тебе в ножки и покланяются? Не только бояре и дворяне поднимутся на тебя, но и все заморские цари потому поднимутся, что будешь ты самозванец, а царь — он от Бога!
Посмотрели на Аксена Лохматого, тот руками развел.
— А на какой это ляд идти-то нам, выпучив глаза, за кудыкины горы? Плохо нам живется на стане, чтоб бежать, задрав штаны, ища погибель себе?
— Право слово! — воскликнула Варвара. — Живете вы любо-дорого — и живите, пока не трогают. На малую вашу силу — силу малую пошлют, а вот на большую — большую! Тогда уж не отвертишься!
— Не каркай! — ударил кулаком по столу Шуйский. — Сколько ни поживем — все наше. Волков бояться — в лес не ходить. А собрались мы в лесу не для отсидки. Что скажешь, Холоп?
— А что я скажу? Как решит Кудеяр, так и будет. Верность он нашу испытывает, вот что!
— А ну говори, кто против Кудеяра! — просунул в дверь голову свою Вася.
— Ты что подслушиваешь?! — накинулись на него.
Ванька Кафтан хлопнул Васю по спине.
— С такими стыдно в лесу хорониться!
— Ну и рука у тебя! — восхитился Вася. — Приходи в баню, веничками похлещемся. А то тутошних попросишь похлестать — хлещут и сами же потеют, а меня не пробирает. Похлещи, будь другом.