Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
Самолёт летел в мощной кучевой облачности, но пилоты находили между облаками разрывы, напоминавшие глубокие ущелья, и, постепенно снижаясь, вели самолёт небольшими разворотами, перекладывая его с борта на борт, так, чтобы он не касался крыльями облаков, словно облака были твердью. Ковалёв с увлечением наблюдал за игрой пилотов, не желавших попадать внутрь облака.
Видимо, самолёт впустили в аэродромный посадочный круг к четвёртому развороту, потому что за характерным стуком выпущенных шасси и торможением закрылками не последовало каких-либо эволюций, самолёт, приглушив моторы, летел, слегка рыская, по прямой,
Стоянка была свободна, и экипаж подрулил почти к аэровокзалу.
— А здесь также холодно, как и в Москве. Правильно, что мы сразу оделись потеплей, — сказал Юрченко, спускаясь по трапу. — Лучше сразу напялить меховушку, чем тащить её, подвязав к чемодану.
Отсюда, из буфета, где Ковалёв и Юрченко, оба в меховых куртках и унтах, жевали абсолютно безвкусную еду, опираясь локтями на высокий буфетный столик, через большие витражи нового аэровокзала, было видно, как к их самолёту подъехал бензовоз и заправщики, подав на центроплан длинные шланги, начали заправку топливом.
— А ты напрасно взял курицу, лучше бы, как и я, купил сосиски, — сказал Ковалёв, обращаясь к Юрченко. — Почему-то в буфетах всех аэропортов продают таких несвежих, позеленевших кур. Чтобы не отравиться такой курицей, перед едой необходимо хлопнуть хотя бы стакан водки.
— Да ну, ерунда, ответил Юрченко. — Не может быть, чтоб в советском буфете продавали начавшую пропадать еду.
— Не скажи, — Ковалёв ткнул вилкой во вторую сосиску. — Однажды я с приятелем возвращался из командировки. А в буфете кроме таких же позеленевших кур, нечем было перекусить. Но я купил ещё стакан водки, а приятель отказался от выпивки. На следующий же день после возвращения домой его на скорой помощи увезли в больницу. С отравлением. На вопрос врача, что он ел, он рассказал про курицу. И удивился, почему он отравился, а я нет. «Значит, он пил водку», — сразу же предположил врач. — «Если бы вы тоже долбанули водки, то не попали бы в больницу на целый месяц».
— Раз так, пойду, возьму стакан, решил Юрченко.
Бензозаправщик на базе автомобиля «КрАЗ» такой длины, что вызывало удивление, как удаётся шофёру маневрировать между самолётами, наконец, отъехал. Заправка закончилась, Ковалёв и Юрченко пошли к самолёту.
У выхода, примостившись на подоконник витража, дожидались своего самолёта мать и дочь. Девчонке было не больше пятнадцати. Она неотрывно, с тех пор, как Ковалёв и Юрченко отошли от столика, смотрела на них, выделявшихся из прочей скучной публики меховыми куртками и унтами, выдававшими их причастность к чему-то особенному, неординарному. Глаза её горели нескрываемым восторгом.
Повеселевший Юрченко, по сознанию которого как раз ударила выпитая доза, резко остановился и протянул девчонке руку:
— Ну, что смотришь? Полетели со мною!
И юная красавица подала вдруг ему руку и пошла за ним.
— Стой! — всполошилась мать. — Щас же отпусти девку! Ишь ты, паразит такой.
Она кинулась колотить Юрченко кулаками, но, сообразив, что своими ударами отбить отчаянную девчонку не сможет, ухватила дочь за другую руку и с силой оторвала её от Юрченко.
— Да пошутил я! Прекратите! — добродушно улыбался Юрченко.
Девчонка села на подоконник, свернувшись в клубочек, и её ещё детские плечи задрожали от плача.
— Ну и что бы ты с ней делал,
— А чёрт его знает! — чистосердечно признался Юрченко. — Меня сейчас больше волнует другое обстоятельство. Все-таки, я отравился. Придется теперь весь полёт провести там, — он кивнул в сторону хвоста.
— Ну вот. А представь, как бы ты оконфузился, если б девчонка сейчас летела с нами. Такой супермен, в её глазах, конечно, и вдруг — такая проза. Совсем, как в её родной деревне, — усмехнулся Ковалёв и выдал умозаключение: — Как только самолёт оборудовали унитазом, он сразу же из аэроплана превратился в воздушное судно.
Едва самолёт приземлился на полигоне, как тут же ребята, встречавшие не столько Юрченко и Ковалёва, а долгожданные холодильники, сообщили Ковалёву потрясающую новость:
— Твой друг Австриец женился!
Острая нехватка юношей призывного возраста из-за резкого спада рождаемости в годы Великой Отечественной войны заставила набирать в армию девушек. С ними заключали трудовые договоры, одевали в форму офицерского покроя и качества. Погоны рядовых, ефрейторов и сержантов не делали девчонок менее привлекательными, потому что все равно их было несоизмеримо меньше, чем молодых, здоровых и сильных защитников родины — мужчин.
Среди них были и дурнушки, и красавицы, но объединяло их одно — авантюрный склад характера, зажатого рамками социализма и уравниловкой заработной платы.
Такие люди были во все времена. Их не устраивало равномерное течение жизни, их все время куда-то влекло, даже если там ожидала призрачная выгода.
Из таких людей, которых никак не привлекает скучная повседневность, и пополняются ряды Христофоров Колумбов и Ерофеев Хабаровых, Чингисханов и Наполеонов, Адольфов Шикльгруберов и Владимиров Ульяновых. А поскольку на исторической сцене места для всех маловато, то другим выпадает доля Соньки Золотой Ручки, Маты Хари и звёзд эстрады. Остальные вливаются в ряды уличных мошенников, карточных шулеров и воров в законе.
В результате, многие из них, ничего не добившись в жизни, зачастую превращаются в невезучих, несчастных людей.
Так и теперь. Девчонки, не сумевшие мало-мальски устроить свою жизнь к определённому возрасту, пошли на службу в армию. Одни, чтобы уехать из деревни, где практически задаром приходилось горбатиться на износ в сельском хозяйстве, чтобы к тридцати годам стать похожей на старуху, другие — хлебнув неудачного замужества и оставив нажитых детей матерям, третьи — с целью заполучить после всех неудач надёжного мужа-офицера, находящегося к тому же под присмотром политорганов. Пусть теперь, в случае чего, попробует развестись. Девчонки знают, что в Советской Армии разводы не допустимы. Сразу же милок вылетит из партии. А если исключат из партии, тогда — конец.
Понятно, что появление в суровой мужской среде некоторого, хоть и ограниченного количества искусительниц добавили головной боли как командованию и политорганам полигона, так и женсовету, возглавляемому генеральшей, женой начальника полигона, призванному бдительно следить, чтоб кто-нибудь из муженьков в связи с вновь открывшимися возможностями не пустился во все тяжкие.
Девчонок сразу же распределили по штабам. Вскоре, не прошло и месяца, как за ними закрепилось прозвище — бой-цыцы.