Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
Немцы, прервав работу, выстраивались цепочкой в очередь, каждый вынимал из голенища сапога алюминиевую ложку, склёпанную с вилкой одной заклёпкой по середине ручки. Заклёпка служила осью, вокруг которой можно было повернуть ложку и вилку относительно друг друга. Немцы, погромыхивая этим нехитрым приспособлением по котелкам, размеренно, шаг за шагом, приближались к грузовику, протягивали котелки, и солдат в поварском колпаке плюхал туда увесистую порцию рисовой или гречневой каши, сдобренной американской
Для постоянно голодных Юрика и Сашки пытка начиналась после того, как они, определив направление ветра, усаживались на траву так, чтоб ветер, пролетев над открытым термосом, попадал в их носы. Солдат открывал термос, а ветер подхватывал и доносил мучительный, до потери сознания вкусный, запах американской тушёной говядины.
«Шевроле» уезжал, а немцы, получив порцию каши, усаживались неподалёку и неспешно ели, видимо, понимали — чем быстрее съедят, тем быстрее придётся начинать работу.
— У, гады, наших папок поубивали, а их ещё и кормят! — возмущался Сашка. — Нам бы хоть попробовать дали!
После сеанса своеобразной токсикомании Юрик и Сашка бежали обследовать заброшенные дворы, сараи и дома. И каждый раз, как они входили в опустевшие дома, им казалось, будто вместе с ними здесь присутствует кто-то невидимый, и этот невидимый наблюдает за ними с немым укором.
На этот раз они забрели в сарай. В стене, противоположной от входа, отсутствовало несколько досок. Они выглянули наружу и увидели, что рядом с сараем проходит строящаяся дорога и немец долбит киркой то место, которому предназначено стать кюветом.
— Сашок, давай наломаем подсолнухов и надаем ему по жопе, — предложил Юрик.
Самую мясистую и увесистую шляпу подсолнуха они разодрали на несколько частей и приготовились обстреливать ими немца.
Немец по-прежнему работал спиной к ним. Он монотонно поднимал и опускал кирку, при этом, в такт лязганью кирки о многочисленные камни, внутри его штанов шевелились худые ягодицы.
Первым, зажмурив левый глаз и прицеливаясь вытянутой рукой, запустил в немца свой подсолнух Юрик. Но промахнулся.
Сашка оказался более метким, его подсолнух, издав чавкающий звук, врезался, рассыпаясь на мелкие куски, точно в середину задницы немца. Немец перехватил кирку так, что она мгновенно стала похожей на автомат, развернулся в их сторону и издал звук «та-та-та». Его глаза злобно смотрели из тени от козырька солдатской кепи. Две пуговицы над козырьком, к которым пристёгнуты клапаны, опускаемые зимой на уши, и маленькая блестящая кокарда над ними, будто вернули ребят года на два назад, в период оккупации.
Они упали носами в слежавшуюся пыль и поползли к выходу из сарая.
— Юрка, айда рыбу глушить!
Юрик выглянул в окно. Дружный
Юрик отложил в сторону листок местной газеты, с одной стороны которого было что-то напечатано, а другая сторона была чистой, если не считать отдельных темных пятен проступившей типографской краски, и на ней можно было рисовать. Цветной карандаш, поделенный на два цвета — синий и красный, подарил ему солдат Андрей Артюхов, шофёр «студебеккера». Другие солдаты звали его «Артюх», и Юрик тоже думал, что его зовут так на самом деле, и поэтому звал его «дядя Артюх».
Солдаты, проезжая рядом с домом, где жил Юрик, часто останавливались и заходили в гости. Бабушка угощала их кипятком, а они рассказывали всякие новости.
— Дядь, дай проехать, — просил солдата Юрик, пока тот шел от дома к машине.
Солдаты иногда давали Юрику порулить «виллисом», «доджем 3/4» или «шевроле».
Но самой большой наградой было согласие Артюха. «Студебеккер» мощным, басовитым звуком двигателя, шипением воздушных тормозов, горбатым капотом и пластмассовым рулём необычайно красивого зеленого цвета вызывал в душе Юрика благоговейный трепет.
Юрик не доставал педалей, ими и рычагом переключения передач управлял Артюх, а Юрик рулил, стоя на полу кабины.
В первый раз он подумал, что от поворота руля до поворота колёс машине потребуется какое-то время, так как от руля до колёс большое расстояние, и машина проехала, слегка угодив в кювет на повороте. Юрик тут же понял, что его команда выполняется машиной сразу, и очень скоро Артюх, доверяясь Юрику, получил возможность вертеть головой по сторонам, осматривая подробности живописных гор. Юрик готов был рулить и пять, и десять километров, даже не взирая на то, что ему после этого приходилось возвращаться босиком по каменистой горной дороге.
Однажды, когда за окном сеял мелкий, нудный дождь, в дом вошёл Артюх и с порога радостно сообщил:
— Победа!
Все ждали, когда она наступит, эта победа, а она вошла в дом неожиданно и буднично. Бабушка и дедушка вдруг присели на лавку и тихо, беззвучно заплакали, вспоминая Юриного папу и дядю Ваню, сгинувших на войне, и тетю Лиду, угнанную в Германию пятнадцатилетней девчонкой.
Артюх, не ожидавший такой реакции на своё радостное сообщение, смущённо спохватился:
— Ах, да, это тебе, — и протянул Юрику цветной карандаш.