Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
Юрик начал было вертеть в руках этот сказочный подарок, но Артюх отобрал карандаш, заточил его финкой с обеих сторон и нарисовал розу. И хотя листья на стебельке розы получились синего цвета, Юрик был потрясён тем, как на клочке бумажки из ничего родился маленький шедевр.
И Юрик стал рисовать. Дом, в котором они жили, цыпленка, выглядевшего на рисунке замёрзшим, потому что он был синего цвета, дедушку, сидевшего на бричке, двух лошадей, которыми управлял дедушка, потому что дедушка теперь работал конюхом в аптеке. И даже пленных немцев в их солдатских
Но приглашение глушить рыбу оказалось сильнее желания рисовать, и Юрик выбежал на улицу.
— Смотри, что у нас есть! — самый молодой из всей компании, пятилетний Петя Авсарагов, глубоко запустил руку в рубище, в которое он был одет и которое было когда-то пиджаком, и извлек гранату-лимонку.
В том месте, где они глушили рыбу, в реку вдавался кусок скалы с вершиной, срубленной дорогой. Скала отбрасывала течение реки к противоположному берегу, а за ней образовался залив со спокойной водой. Если гранату кинуть в этот залив, то оглушённую рыбу не успеет унести течением, пока они будут собирать её.
Сначала они решили развести костёр, чтобы была возможность согреться после ледяной воды, из которой придется вылавливать рыбу, да и поджарить её можно было бы на палочках.
Когда костёр разгорелся, Галоев со словами «кто не спрятался, я не виноват» швырнул в него горсть винтовочных патронов.
Они тут же разбежались метров на десять от костра и упали на землю, как можно плотнее прижавшись к ней, кто за небольшой, едва выступавший из травы, камень, кто за перегиб земли, а кто просто на траву.
Вместе с треском разорвавшихся патронов исчезли и сами патроны, и костер, только слабая струйка пепла, извиваясь обессилевшим джином, поднималась вверх.
Это было для них обычной шалостью, как они говорили — для проверки бдительности.
Спичек больше ни у кого не осталось, и они дружно напустились на Галоева.
В то время как они отвешивали тумаков Галоеву, Петя Авсарагов рукою пытался выдернуть чеку из лимонки, но у него не хватало силёнок, и когда они обратили на это внимание, Авсарагов поднёс гранату ко рту и уцепился за кольцо зубами. На своём детском жизненном опыте он уже знал, что зажать и выдернуть что-нибудь зубами иногда получается лучше, чем пальцами ещё слабых рук.
— Петька, прекрати, всё равно не добросишь до воды! — закричал Юрик, понимавший, что граната пропадет бесполезно, потому что у Петьки не хватит сил, чтоб забросить её в реку, и они не наглушат рыбы, а о том, что вот-вот произойдет, у Юрика и мысли не промелькнуло.
— Петька, не дури, отдай гранату! — закричал Тавгазов и сделал шаг к Авсарагову, чтоб отобрать её.
Но Авсарагов, защищаясь, повернулся к ним спиной и они увидели, что в тот момент, как ему удалось выдернуть чеку, граната выскользнула из его рук и упала, чуть откатившись, на траву у его ног.
— Беги! — закричали они хором, метнувшись за спасительный бугорок земли, но Авсарагов стоял, зачарованно уставившись на гранату.
После того как рвануло, они, казалось,
Но и через много лет в их памяти возникала та лужайка у бурной реки, черная ямка на месте взорвавшейся гранаты и неестественно уменьшившаяся в размерах по сравнению с живым Петей небольшая горка тряпья в черных пятнах с прилипшей к ним землей.
Позже, на уроке военной подготовки в школе, Петра, сравнивая нашу и немецкую гранаты, обратил внимание на то, что чека у нашей гранаты вырублена из стального листа, и даже многочисленные учебные выдёргивания не смогли зачистить заусенцы по её периметру. Чеку для немецкой гранаты выточили на токарном станке.
— Не могу я его принять! Не имею права, ему нет еще семи лет, — говорила директор школы.
— Так ему вот-вот семь лет и стукнет, — убеждала её мама Юрика.
— Милая, так сентябрь уже заканчивается, поздно уже, только на следующий год, — не соглашалась директор.
— Он у нас и читать умеет, и пишет, — не сдавалась мама.
— Да ведь он ещё совсем маленький, — продолжала упорствовать директор.
— Как так маленький, давайте, я позову его, он тут, в коридоре, стоит, — тоном, в котором звучала последняя надежда, попросила мама.
— Ну, хорошо, позовите, — сдалась директор.
Мама ввела Юрика за ручку в кабинет директора.
— О, да ты совсем взрослый парень! — польстила Юрику директор. — Ну-ка, дружок, подойди к доске, посмотрим, что ты умеешь.
Юрик подошел к черной доске, расчерченной тонкими коричневыми наклонными линиями.
Директор взяла мел и написала на одной из строчек наклонный крючок с изящным хвостиком внизу.
— Нарисуй мне, дружок, таких же десять штук, — дала задание директор.
Юрик впервые держал мел, поэтому первый крючок получился некрасивым, но он тут же понял, что мел нужно держать острым углом к доске. Следующие крючки получились намного красивее.
Директор попросила у него мел и нарисовала на доске красивый наклонный овал. Юрик нарисовал десять таких же овалов.
Директор пересчитала крючки и овалы.
— Молодец, — похвалила она Юрика. — Оказывается, ты не только писать умеешь, но и считать.
— Ладно, — сказала она, обращаясь к маме Юрика. — Так уж и быть, беру парня, что ж ему лишний год дурака валять!
— Ну что, прямо сейчас и пойдем в класс, как, ты готов? — повернулась она к Юрику.
Юрику страшно хотелось посмотреть, что такое класс, и он согласно закивал головой.
Ему не приходилось бывать в таких больших домах, каким было здание школы, поэтому коридор показался ему длинным-предлинным, а окна в том коридоре огромными-преогромными. Наконец, директор остановилась у белой двери, на которой висела табличка «1в», Из-за двери доносился голос учительницы, что-то объяснявшей детям.