Ражая

Зензин Арсений Михайлович

Возвращение в клан! Вернулась к жестокой действительности Алира, вернувшись к главной своей проблеме. По её разумению, только мудрый Сирд с духами предков бающий, ведун да богов жрец мог ей помочь! Та скверна, переданная ведьмой, хотя, как сказал жрец, это отродье было скорее всего демоном, причем из высоких иерархий, продолжала снедать руку. Да, черная сталь её сдерживала, не давала разрастись, но стоило только отнять руку, как чернота проклятья пыталась ползти дальше, выкручивая жилы! До родной обители дорогу ей сейчас было не осилить, и потому разум кольнула другая мысль – как можно помимо стали упредить рост проклятья?

Бусинка, выпучив глазищи свои, смотрела как её гостья, испросив

иглу да ступку, мешала с водой сухую смесь переброженных листов священного цветка, получая синюю краску, а после, иглою протыкая кожу, теснила рунами богов и охранными знаками обережными изувеченную руку! Ох и жгло до самой кости, но чернота приходила в серость! Не удержавшись, Алира мазнула и кроху по лицу, озарив пещерку смехом малютки. Это смех согрел сердце в сто крат пуще любого очага!

Седмица миновала с резни Торсторда, семь дней она набиралась сил в обществе Бусинки, показавшей гостье все свои сокровища, не умолкавшей ни на миг, и призрака жреца, что, как поняла мечница, мнение своё к крошке поменял опосля того, как она его просьбой прочитала множество отрывков из одной книги и все на непонятном языке, равно той молитве, что жгла светом тьмы порождения!

И вот такая добрая хозяйка, к коей дочь клана накрепко прикипела душою, чего таить, полюбила, хлюпая носиком и утирая щеки от расставания, вела их природным туннелем вниз, покуда не вывела крохотной пещеркой к низине ущелья, сокрытой еловым, осанистым на шершавые корой стволы подлеском, к небольшой рощице у основания колонн моста, меж коих яростью негодуя препятствиям в виде порогов бурлила речка, устремляясь в обрыв, беснующийся грохотом водопада, по чьим каменистым берегам в избытке меж впившихся в щели корней виднелись средь мха давние останки – эхо былых воин, неудачливых святых походов на земли вольные!

Как же садило душу лютой тоской видом зарёванной Бусинки, и Алира негаданным порывом, припав на колено, потянула с головы обережный камень черный с клыками и когтями на кожаном шнурке, надев его на малышку.

– Тёпленький! – шмыгнула крошечным носиком лекарка.

– Не просто тёпленький, это мой дар тебе! Ты с этого момента будешь частью моего клана, семьёй! И я всенепременно стану тебя навещать!

Ох как загорелись восторгом глаза малышки, ухватившейся коготками пальчиков за руку мечницы! – Так значит и я смогу к вам в гости ходить?

– Со временем! – постаралась не дрогнуть голосом Алира, себе поклявшись страшной клятвой, что сделает все, чтобы век Бусинки не окончился в этих тёмных пещерах. – Но тропы опасны, и мне надо сначала поговорить с вождём да ведуном! Я обещаю, что вернусь к тебе! Не минует и луны – навещу, а там видно будет!

– Я буду ждать! – даже издали, когда кланница с призраком шли каменистым берегом вверх по течению, доносились до них крики такой светлой души, надеждой глядящей в след, заставляя сердце воительницы, ещё седмицу назад твердое в камень, исходить кровью, обираясь решимости дарованной клятвой!

– И ей, и себе лжёшь! – молвил печально тоже не раз обернувшийся призрак.

– Разве? – загорелись злобой зелёные глаза кланницы. – Я своим словам не перечу!

– Ты нет, но вот твой клан. Может тебе и не нужно было уходить от неё, твой народ не примет ни тебя, ни Бусинку! – горестно, с потаённой печалью обмолвился Элиот.

Алира только фыркнула, мол, что ты вообще знаешь!

На второй день пути, ведущего с низин ущелья едва приметными козьими тропами в величественные горы, через несколько склонов минуя пропасти и перешейки, пред ней на спуске очередного заснеженного отрога, прикрывающего предгорную низменность, ощетинившуюся клыками скал, замаячил дым родного

Хоукхолла, с одной стороны прикрытого, будто ладонью, скальной грядой, с другой – плотью горы. Родные очам хвойные, чуть ниже поселения, леса и долины, закрывшиеся от прочего мира барьером клыков рока. Вот они – знакомые с малых зим тропы и такой близкий дом, кажущийся крошечным с высоты отрога! Двадцать длинных домиков в окружении прочих хозяйственных построек, черное дыхание горна на широком дворе Курша – она признала сразу! Даже издали было видимо, как из распахнутых бревенчатых створ врат – двух рубленных башен, роднящихся настилом высокого борта, крытого тёсом, затесавшихся в узком проходе меж серых бивней скал да плотью горы, кланики выводили отару овец набивать на пастбищах животы!

Алира, одним этим видом полнясь сил, наподдала, быстро достигнув подлеска низин, и там знакомой дорогой в тени высоких крон, прореженных солнца златыми лучами, устремившись к своим людям, к теплу родимого очага, наконец развеять глодавшие дух страхи за судьбу воинов клана!

Вот только не радушием, а высыпавшимися, идущими боязными шёпотами воинами, встретили её врата! До боли знакомые лица смотрели с испугом, будто на навью, с того света воротившуюся! Хоть и без броней, в длинных рубахах, шитых родовым узором, держали готовые бить в усмерть копья!

Первым делом мечница, ясно, на призрак погрешила, но словами Элиота «Я им не виден!» и полными страха глазами, на неё обращенными, прозрела – нет.

Среди них был и Хорш. Вроде как здорово прибавивший седины, вождь первым двинул к мечнице, часто моргая чуть не слезящимися глазами, положив рукоять секиры на плечо, но от тёплых объятий был упреждён окриком ведуна.

– Стой, не касайся! – одним лишь присутствием раздвинув воинов, вперед вышла, опираясь каждым шагом на посох, низенькая фигура в кутерьме шкур, звеня сотнями оберегов металлических, костных, каменных, чье будто высушенное морщинами, мудростью да долгой жизнью лицо от переносицы было выкрашено вайдой на верхнюю половину!

– Тебе, Алира, нет дороги дальше! – цепкий и живой не по зимам взор черных очей вцепился в зелёные глаза. – Покажи им, яви след скверны из другого мира!

Клана дочери, в чьих ушах стучала кровь, показалась, дескать, ослышалась! Но привыкнув подчиняться ведуну, она стянула наруч и подняла над головой руку черно-серых жил под кожей, щедро украшенной синими рисунками. Нет, не осталось у неё боле среди клана родных, почитай, все отпрянули, хватив обереги!

– Ты мечена злом! Предки явили мне виденьем волю, уж как только вы отбыли! Это твоя ноша, твоя судьба! Не смей тяготить ею клан ястреба!

– Но, мудрый, неужто ничего нельзя сделать? – влез Хорш. В гласе его слышалась твердость идти наперекор.

– Может, руку отсечь? – вылез здоровяк Курш, натянувший брюшком взмокшую потом рубаху льняную, видать, прям из кузни примчал! Добротная борода, рыжая, вечно опалённая, ложилась на взмокшую ткань, а красное от ласки горна лицо, теплясь надеждой, глядело на старца глубоко сидящими глазами, дюже, видать, ценил ученицу, тоже словам металла внимающую!

– Духи явили свою волю! – брякнул посохом в землю под босыми ногами богов жрец. – И покуда метка не снята, покуда темных чар клеймо не развеется, нет тебе здесь места, Алира! – снова Сирд поймал её отчаянный взгляд, приковав к месту, он так смотрел, будто говоря ещё что, только ей одной, только ей! – Запомни мои слова! Едой-златом не обидим тебя, клановая дочь до поры потерянная! Еще чего желаешь – проси! На утро в гостевой дом снесём! – указал он посохом на сень предгорного леса, где стояла неказистая рубленая избушка, где на постое были любые клановы гости, не вхожие в поселение.