Ражая
Шрифт:
– Пей, пей, легче станет! – до Алиры донёсся будто из далека детский, ещё не окрепший голосок, явно девчачий.
– Не тронь её, тварь богомерзкая! – этот мужской глас был знаком, но терялся, смывался в памяти волнами боли, что окатывали голову равно рёбрам и всему телу! Мука (будто иглами пронзали каждую кость, норовя расточить изнутри) затмила всё естество, но и она была даже в половину не так сильна, как агония горящей на углях правой руки!
Что-то противное и вязкое заливали в её горло, но сколь не было бы питьё отвратным, оно, садя горло, расползалось
– Р…рука.. – казалось немыслимым подвигом разомкнуть губы.
– Ага, сейчас, сейчас! – снова девочка и скрежет… – Тяжёлый какой, но теплый, как огонёк.
Рукоять верного оружия легла в ладонь, и мука от кончиков пальцев, почитай до самого плеча снедающая плоть, ослабила хватку клыков.
– А ты боялся, меня мама научила варить зелья лечебные!
– Творец, безгрешный созидатель, прости женщину, зачавшую столь противную оку твоему мерзость!
Рассудок у мечницы все ещё плыл, не мог выбраться из блёклой хмари, но ей в корне стали ненавистны услышанные слова, и она насилу разлепила будто скованные веки.
Над Алирой склонилось округлое личико девочки засаленных тёмных волос, с упрятанными за уши цветами купальницы лавровых лепестков, маленького, равно пуговка, курносенького носика и огромных карих глаз. За ребёнком, как на раз признала кланница, оказался тот самый монах аккуратной коротко стриженной бороды и исхудалого лица с тенями будто от неимоверной усталости под серыми глазами, глядящий неподдельной тревогой, должный, по её соображениям, прибывать подле своего бога!
– Ты меч свой держи при руке, только он не дает хвори тебя забрать! – заботливо огласила маленькая целительница, а затем улыбнулась, разомкнув рот до ушей, нет, не присказкой, а в точь у лягухи, до самых ушей сверкнув множеством клыков.
– Прочь! – и откуда только силы взялись, вскочила на ноги чуть шатаясь Алира, занеся, измучив взвывшие болью ребра, меч над ребёнком в стареньком перешитом платьице неопределённого цвета, прикрывшимся тоненькими, будто веточки, ручками с тремя когтистыми пальчиками, аки лапки у птахи!
– Не убивай, я уйду и больше не покажусь! Правда-правда, не покажусь! Не убивай, пожалуйста! Я просто хотела помочь!
– Сруби погань безбожную, от света творца отринутую, полную скверны! – как не в себе завизжал монах.
Ребёнок-монстр попытался двинуться, но замер, дрожа листом под грозный выкрик воительницы «Стой!». Алира огляделась – она стояла на небольшом, футов десяти, уступе пред небольшой пещеркой, скорее каверной.
– Руби, не медли!
– Заткнись, пока тебя не рубанула! – многообещающе глянула на монаха кланница, нерешительно облизнув губы, глядя в полные слёз и страха глаза малышки.
– Отчего помогла? – ну никак не чуяла мечница в этом исковерканном существе врага, только жалость, кольнувшую сердце, да и слова жреца чужого бога про скверну заставили мельком глянуть на свою руку, что до наруча стальных клёпок, что после ветвящуюся чёрными прожилками.
– Думала подружимся, истории будем рассказывать друг другу! – все также робко и боязно ответила девочка.
Мысли неслись вскачь. Сражение, падение и вот теперь эта кроха, по виду зла порождение, но где-то в глубине души та часть естества женского
– Коснись клинка! – зелёные глаза выжидательно впились в миниатюрную лекарку.
Маленькая ручка, сжав коготками лезвие, не пошла дымом, а хозяйка, опять жутко улыбнувшись заявила. – Теплый, как огонёк!
Кланница выдохнула негаданным облегчением, тоже в свою очередь вымученно улыбнувшись крохе!
– Таким, как она, не позволено жить! Они порочат своим нечестивым исковерканным бытием свет создателя, его творение безгрешное! Да уж знали бы мы, что такая нечисть обретается под Торстордом, давно бы предали огню очистительному!
Может жрец и обладал силой непонятной, крепкой верой и бесстрашием, как показала минувшая битва, но тут длинным языком перешёл черту, и Алира, жалостью глянув на заискивающий, полный надежды взор малышки, возьми и рубани по жрецу! «Кто тебе дал право судить? Обрекать на гибель! Жизнь, какая она ни будь, это величайшая ценность, дарованная богами! Все в мире волей богов связано, сплетено тропами духов: камни, деревья, звери, люди! Сплетено узором! Не тебе, святоша, его разрывать!»
Вот только зазря. Черный клинок прошёл сквозь тело, чуть развеяв призрачный образ, а сама кланница, непристойно кого помянув, потеряв равновесие, чуть не продолжила спуск, сорвавшись с выступа. Девочка, вцепившись лапками в пояс, помогла удержаться.
– И да, он не живой! – изрекла она, едва мечница уставилась на жреца, вытаращив глаза еще больше, чем при виде истинной натуры крохи.
Алире откровенно поплохело, так, что пришлось сесть на валун, прислонившись спиною к скальной стене. Голова была готова расколоться от бурливших в ней мыслей. Рана на боку, по всей видимости, разошлась, ведь из-под кирасы, добавляя багрянца, по старой засохшей сукровице на штаны добавился новый алый мазок. Сызнова взбудораженная по началу кровь стала густеть, накатилась неимоверная усталость!
– Может водички? – поинтересовалась робко крошка и, получив кивок, юркнула в щель в скалы плоти со стороны и неприметную из-за мха да вьюна.
– Так значит, ты все же пал? – оглядела она нави порождение, бестелесный дух, страшным роком обреченный на скитание меж живых, про себя гадая, а с какой это стати её взору подвластен стал сумрачный мир духов. Такой дар толко вёльвам под силу да жрецам древних богов, что могут с щурами разговоры водить!
Священник пораженчески кивнул.
– А что создатель твой, весь такой из себя хороший, не прибрал к себе?
– Ну, пути творца, его помыслы сокрыты от нас сирых! Может, есть в его плане некая цель… – начал вдохновенно жрец, но, видя поднятую недоверием бровь зеленоглазой, повесил бесплотную голову. – Не знаю!
– Вот, холодненькая! – вынырнула из своего отнорка девочка, протягивая фляжку.
Вода была ледяная, словно из ключа родникового, аж зубы ломило. Лекарка присела рядышком, моргая огромными глазищами, глядя на Алиру выжидательно, цокая по каменьям коготками тоненьких ножек, не шибко отличавшихся от рук.