Разин А. А. "Человек тусовки"

Разин Андрей Александрович

– Какой еще материал?

– Мне замглавного сказал. Полоса музыкальная без него не пойдет, "какие-то там дворовые уголовницы начали петь.

– Будет, будет, строк двести пятьдесят, не меньше, плюс фото. И еще небольшой анонсик на первой полосе ...

– Ты взялся за большую раскрутку?

– Почти. Сколько я их раскрутил, да разве потом вспомнит кто-нибудь хорошим словом...

– Главное, чтобы ты обо мне вспомнил.

–

За это можете не волноваться.

Я позвонил Жеке и сказал, чтобы он срочно был у меня. Завтра музыкальная программа "Сорок на сорок", я очень просил замглавного поставить наших девчушек в прямой эфир, но она сказала, что все это очень сложно, многое осталось с других передач, а тут еще давят со всех сторон. Да, надо ехать и не уходить от нее до тех пор, пока она не поставит девчушек в завтрашнюю передачу, слава богу, у них готова "фанера", мы с Жекой все последние дни только и мотались по студиям, подключили всех, кого знали, нам необходимо было, чтобы их записали в долг, необходимую сумму мы набрать никак не могли. Все готово к атаке: есть записи, к тому же вполне приличные, выйдет статья в газете. И еще необходима раскрутка по телевидению. Я уже почти договорился насчет помещения для первых гастролей в Москве, зал чуть больше трех тысяч. Жека занимался договором с одним комсомольским центром. Вере и ее подружкам нужна крыша над головой, пока же они никто, дворовая тусовка - не больше. Жека договорился, что центру пойдет пять процентов от сбора, это мелочь, почти ничего. Завтра в передаче можно будет заодно сделать рекламу и центру, который приютил у себя талантливых, но бездомных артисток. Словом, мы просто "горели" на группе "Ах!", мы забыли, что такое отдых, и даже когда позвонила Вика, Жека сказал, что сейчас мы очень заняты, но не забываем о ней, не позже чем через десять дней статья о ней разойдется тиражом в двенадцать миллионов экземпляров. Жека подрулил к редакции на "БМВ" красного цвета, какой-то его неизвестный мне друг ушел в очередной запой, дал Жеке доверенность и сказал, что он может спокойно кататься несколько недель, пока он как следует не отдохнет. Мне бы не очень мелькать возле конторы на таких машинах, лишний повод побазарить. Мог ведь приехать на своей ободранной "шестерке". Жека ничуть не растерялся:

– Да я думал как лучше, подрулим на телевидение, там все поймут, с кем имеют дело, может, прокатим твою замглавшу куда-нибудь...

– Да, там поймут и сделают объявку соответственно тачке. Солидные люди, а с кого, как не с них, брать.

– Об этом я не подумал, - сказал Жека.
– Ладно, никого катать не будем.

У него все просто. Признание ошибки следует мгновенно, как из пулемета. Жеку трудно в чем-нибудь уличить, он тут же признается: "Да, я был неправ". И что тут с ним сделаешь?

– Вчера на студии я видел Распутина, - сказал Жека, - он так на меня посмотрел!

– Черт с ним! Если все удастся, большая часть его фанатов перебежит к нам. Только бы эти болваны из центра не подвели.

– Не волнуйся, ребята там опытные, бывшие комсомольские функционеры. Боролись за идеи, а теперь за деньги, я им сказал, что все будет в порядке, почувствуют все после первых гастролей.

– Ты бы мне их показал, - сказал я и тут же передумал: - Впрочем, не стоит, обо мне с ними вообще не веди никаких разговоров. Появилась статья, ах, значит нас наконец-то заметили, вышла программа по телевидению - тоже хорошо. Но не больше. Пойми меня правильно, но я...

– Да перестань ты! Все я понимаю. Мало ли что может быть.

Понял он или нет - не важно, только бы не болтнул лишнее, но до сих пор сомневаться в нем я не имел оснований.

Мы приехали на телевидение, я сказал Жеке, чтобы он ждал внизу, пропуск выписан на меня одного, но я потом за ним обязательно спущусь, если все, конечно, закончится так, как я спланировал.

Кабинет

Евгении Федоровны, замглавного детских программ, был заперт. Я опешил: мы же договаривались точно на это время. Я зашел в приемную главного, секретарша сказала, что Евгения Федоровна у главного, у них небольшое совещание, она просила передать, чтобы я ее дождался. Я не хотел слоняться по коридорам, здесь меня слишком многие знают, не хотел мозолить глаза и попросил у секретарши разрешения остаться здесь, в приемной. Она сыпанула передо мной стопку журналов, я стал их листать. И в первом же попавшемся натолкнулся на рожу Лехи Распутина. Плакат на целый разворот, подпись "Супер". Алексей Распутин". Куда он только ни пролез в последнее время - какие-то международные конференции, политические диалоги на радио, интервью в газетах, а уж гастроли! Кажется, что он вообще не появляется в Москве, его тусовка совершает бесконечные набеги, добиваясь при этом одних аншлагов. И все это несмотря на все мои попытки расквитаться с ним как следует. После одной моей статейки ему пришлось худо, филармонии, управления культуры наотрез отказывались иметь с ним дело, я ведь все сделал, чтобы изобразить его шарлатаном и мелким жуликом. Но потом все началось с необычайной силой. И опять эти идиотские высказывания: "Ты сделал ему рекламу..." Впрочем, они во многом правы. У нас так: хочешь сделать артисту гадость, напиши, что он пай-мальчик, хороший и положительный со всех сторон и, можно считать, звезда его закатилась. С моими девочками из "Ах!" такого, не будет. Кое-что я из них выудил: и чердачные компании, знакомые, которых не оттянуть от иглы, и кое-что другое...

Евгения Федоровна первой выпорхнула из кабинета:

– Извини, Юрочка, сейчас мы обо всем поговорим.

Я прошел следом за ней в маленький, но уютный кабинет. Мой в сравнении с этим - берлога, заваленная книгами, кипами писем, старых газет.

– У тебя очень уютно, - сказал я, чтобы с чего-то начать разговор.

– Давно не бывал здесь, а, помнится, забегал частенько, сказала она.

А вот этого как раз и не надо, ни к чему какие-то старые воспоминания, которые не доставляют мне удовольствия. Лет восемь назад мы были в жюри одного фестиваля. Кажется, в Сочи, нет, это в другой раз, то дело было в Ялте. Я тогда на большом банкете крепко принял, она взялась проводить меня до номера, даже сказала известному, ныне покойному композитору, мол, не волнуйтесь за Юрочку, у нас соседние номера, и он доберется благополучно, никуда его не занесет. Занесло меня не куда-нибудь, а к ней. В Москве наши встречи какое-то время продолжались, то угасая, то возникая вновь, я иногда забегал к ней, времена были совсем другие, пристроить кого-нибудь в передачу ничего не стоило, артистическая мизерная ставочка от этого не уменьшалась не увеличивалась. Теперь прошла целая вечность, вспоминать о прошлом - значит чувствовать себя старым. Боже мой, ей ведь за пятьдесят.

– Ты хорошо выглядишь, - сказал я.
– В жизни даже лучше, чем на экране.

Она иногда сама вела передачи.

– Если бы ты знал, каких усилий это стоит! Ты молодой и не понимаешь, что в моем возрасте, если дашь себе послабление, женщина рассыпается на глазах. А ты стройный, поджарый, как всегда, будто тебя хорошо провялили и ты не портишься, - то ли сделала она комплимент, то ли решила поиздеваться надо мной.

– Жизнь такая, в основном слишком жаркая ...

– Все дерешься с кем-то, кого-то разоблачаешь. Я слышала, ты развелся.

– Окончательно и навсегда. Лучше закончу жизнь в доме для престарелых, чем хотя бы еще один раз, - на этот раз искренне сказал я.

– А я осталась совсем одна. Мама умерла, сын мой далеко, очень далеко...

– Служит где-нибудь на Дальнем Востоке?
– предположил я, припомнив, что у него примерно призывной возраст.