РАЗМЫШЛЕНИЯ В КРАСНОМ ЦВЕТЕ: КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД НА КРИЗИС И СОПУТСТВУЮЩИЕ ПРЕДМЕТЫ
Шрифт:
Не меньшая ирония заключается в том, что одними из крупнейших эксплуататоров выступают руандийские тутси, жертвы ужасающего геноцида десятилетней давности. В 2008 году правительство Руанды представило множество документов, которые показывали, что президент Миттеран (и его администрация) причастны к геноциду тутси: Франция поддерживала план переворота хуту, вплоть до вооружения их подразделений, для восстановления влияния в этой части Африки за счет англофонных тутси. Открытое заявление Франции о полной необоснованности этих обвинений само было, мягко говоря, необоснованным. Разбор дела Миттерана в Гаагском трибунале, даже посмертны, был бы настоящим поступком: самым большим шагом западной правовой системы в этом направлении был арест Пиночета, который уже был изгоем; обвинение Миттерана пересекло бы судьбоносную линию и впервые привело бы ведущего западного политика к суду, претендующему на звание защитника свободы, демократии и прав человека. Уроком суда было бы соучастие западных либеральных держав в том, что СМИ преподносят как вспышку «подлинного» варварства третьего мира. Конечно, в непролазных джунглях Конго немало тьмы, но ее сердце находится в другом месте — в хорошо освещенных офисах руководства
83
Я опираюсь здесь на выдающуюся статью Хаукура Мара Хельгасона «Исландия тонет», опубликованную по-итальянски в: Il manifesto. Цитаты без ссылок взяты из этого текста.
В октябре 2008 года, полтора года спустя, Исландия удостоилась звания Зимбабве Северной Европы из-за своих темпов инфляции: за неделю рухнули три крупных банка, оставив после себя долги, в десять раз превышающие ВВП страны. Когда после национализации банков правительство заявило, что Исландия не сможет расплатиться по долгам, Британия (многие граждане которой держали свои деньги в исландских банках) применила закон против терроризма, чтобы заморозить активы банка в Британии. Шок, который эта мера вызвала в Исландии, отражал расизм в чистом виде: «Но… Вы что, не видите, что мы белые?!» Оцените ситуацию: средний исландец должен банкам 30.000 евро — люди занимают не только на приобретение жилья, но и на учебу в университете, приобретение автомобиля, путешествие. «Молодежь, которая брала огромные кредиты, чтобы платить за переоцененные квартиры на раздутом рынке, оказалась запертой в этих квартирах, которые невозможно продать на рухнувшем рынке недвижимости. И еще это: кредиты привязаны к индексу потребительских цен, так что во время инфляции ваши долги растут вместе с ростом цен. В последние месяцы размеры выплат по ипотеке выросли: чем больше люди платят банку, тем больше они ему должны, причем в самом буквальном смысле». Все скрытые противоречия исландского общества вышли наружу: «негативность и финансовые проблемы как социальные табу, что-то, о чем никогда не говорили, нью-эйджевский спиритуалистский эскапизм и рекордное потребление антидепрессантов — так все и устроено в Исландии, где монополистические деньги скрывают исходный факт, что все в стране принадлежит и управляется 14 семьями».
Нет никаких сомнений, что и в Исландии кризис также будет использован по правила, сформулированным Наоми Кляйн в «Доктрине шока»: обездвиженные шоком, исландцы готовы будут услышать, что «в этот кризисный час голоса защитников окружающей среды, феминисток и социалистов необходимо оставить без внимания, что единственное решение кризиса — это капитализация всего, что еще осталось от государственных служб в стране: образование, здравоохранение. Вода, энергетика — самое время позволить невидимой руке капитализма выжать все оставшееся, выжать реки, безжалостно выжать…
Пресловутая «невидимая рука» рынка точно знает, как это сделать. Или, возможно, но только возможно, что само это сознание имманентной логики сегодняшнего капитализма приведет к постепенному критическому пробуждению от капиталистической «догматической мечты», как выразился бы Кант». Возможно, самое время применить к нашей ситуации старое тонкое замечание Брехта из его «Трехгорошовой оперы»: «Что такое ограбление банка в сравнении с основание нового банка?». Что такое кража нескольких тысяч долларов, за которые тебя отправят в тюрьму, в сравнении с финансовыми спекуляциями, которые лишают десятки миллионов людей их домов и сбережений, а затем пышно вознаграждаются государственной помощью? Возможно, Хосе Сарамаго был прав, когда в своей недавней газетной колонке предложил обращаться с руководством крупных банков и прочих ответственных за кризис как с преступниками против человечности, место которым — в Гаагском трибунале. Возможно, к этому предложению следует отнестись не как к поэтическому преувеличению в духе Джонатана Свифта, а принять его совершенно серьезно.
Но даже рассмотрение таких действий предполагало бы минимальное принятие структуры правил, которая в нашем глобальном мире, как это ни прискорбно, отсутствует.
Постмодернисты считают, что никакой объективной реальности нет: наша реальность состоит из множества историй, которые мы рассказываем о самих себе. Разве последняя война в Грузии не была совершенно постмодернистской? Нам предлагались история небольшого героического демократического государства, защищающего себя от империалистических амбиций постсоветской России; история американских попыток окружить Россию военными базами; история борьбы за контроль над нефтяными ресурсами; и т. д. Но, чтобы не потеряться в лабиринте этих конкурирующих историй, нужно сосредоточиться на том, чего не хватает и отсутствие чего вызывает непрестанное рассказывание политических историй. Знание общества означает не только знание его эксплицитных правил — оно также требует знания того, как применять эти правила: когда их использовать или не использовать, когда нарушать их, когда не использовать предлагаемый выбор, когда мы действительно обязаны сделать что-то, но при этом сделать вид, что это наш свободный выбор…
Вспомним парадокс предложения, которое должно быть отвергнуто: обычно от такого предложения отказываются, а
На этом уровне можно поместить и проблему хаотических постсоветских лет ельцинского правления в России: хотя правовые нормы были известны (и во многом оставались теми же, что и при Советском Союзе), распалась сложная сеть неявных неписанных правил, которая поддерживала всю социальную конструкцию. Скажем, если в Советском Союзе вы хотели получить лучшее медицинское обслуживание, новую квартиру, если у вас были жалобы на власти, если вас вызывали в суд, если вы хотели, чтобы ваш ребенок был принят в лучшую школу, если руководителю предприятия нужно было сырье, вовремя не поставленное государственными подрядчиками и т. д., все знали, что нужно делать, к кому обратиться, кого подкупить, что можно и чего нельзя было сделать. После крушения советской власти одним из наиболее фрустрирующих аспектов повседневного существования простых людей было размывание этих неписанных правил: люди просто не знали, что делать, как реагировать, как относиться к явным юридическим правилам, чем можно пренебречь, где дать взятку и т. д. (Одна из функций организованной преступности заключалась в обеспечении своеобразной эрзац-законности: если у вас был мелкий бизнес, а клиент вам задолжал, вы обращались к своему мафиози- защитнику, который решал проблему, поскольку государственная правоохранительная система не работала). Стабилизация при путинском правлении во многом означала восстановление прозрачности этих неписанных правил: теперь люди снова знают, как действовать в сложной паутине социальных взаимодействий.
В международной политике мы пока не достигли этой стадии. Возвращаясь в 1990-е, отношения между великими державами Запада и Россией регулировал молчаливый договор: западные государства признавали Россию великой державой при условии, что на самом деле Россия не станет действовать в качестве таковой… Конечно, здесь остается проблема: что, если человек, которому сделали предложение, от которого нужно отказаться, на самом деле примет его? Что, если Россия начнет действовать как великая держава? Подобная ситуация по-настоящему катастрофична: она угрожает разрушить всю существующую ткань отношений — и именно это и произошло теперь в Грузии: утомленная тем, что признают сверхдержавой только на словах, Россия повела себя соответственно. Как до этого дошло? «Американский век» завершился, и мы вступаем в эпоху формирования множества центров глобального капитализма: США, Европа, Китай, возможно, Латинская Америка — у всех них капитализм имеет свои особенности. В США — это неолиберальный капитализм, в Европе — это капитализм того, что осталось от государства всеобщего благосостояния, в Китае — это авторитарный капитализм с «восточными ценностями», в Латинской Америке — популистский капитализм… После провала американской попытки утвердить себя в качестве единственной сверхдержавы (мирового жандарма) возникла потребность установления правил взаимодействия между этими локальными центрами на случай конфликта интересов.
Именно поэтому наша эпоха опаснее, чем может показаться на первый взгляд. Во время холодной войны правила международного поведения были ясны и обеспечивались гарантированным взаимоуничтожением сверхдержав. Когда Советский Союз нарушил эти неписанные правила, вторгшись в Афганистан, ему пришлось расплатиться за это: афганская война была началом его конца. Сегодня старые и новые сверхдержавы испытывают друг друга, пытаясь насадить собственную версию глобальных правил, экспериментируя с ними через своих сателлитов, которыми, конечно, являются другие небольшие нации и государства. Карл Поппер как-то высказался в пользу научной проверки гипотез, сказав, что тем самым мы позволяем нашим гипотезам умирать вместо нас. В сегодняшней проверке малые народы страдают вместо больших — грузины платят цену за такую проверку. Хотя официальная бутафория высокоморальна (права и свободы человека и т. д.), характер игры ясен.
В своей «Войне за Ирак» Уильям Кристол и Лоренс Ф. Каплан писали: «Миссия начинается в Багдаде, но им не заканчивается… Мы стоим на рубеже новой исторической эпохи. /…/ Этот момент имеет решающее значение… Очевидно, что речь идет не просто об Ираке. Речь идет даже не о будущем Ближнего Востока и войны с террором. Речь идет о той роли, которую Соединенные Штаты намерены играть в двадцать первом веке». [84] С этим нельзя не согласиться: на кону сейчас действительно стоит будущее международного сообщества — новые правила, в соответствии с которыми будет устроен новый мировой порядок. И, оглядываясь назад, мы ясно видим, что вторая война в Ираке была признаком их поражения, их неспособности играть роль мирового жандарма. Возможно, все дело было в дурных манерах: Соединенные Штаты просто совершили слишком много дурных поступков, показав, что они не подходят для этой роли; скажем, они давят на другие государства (вроде Сербии), требуя выдачи подозреваемых в военных преступлениях Гаагскому трибуналу, но при этом резко отвергая саму идею того, что это касается также и американских граждан, и т. д. Во многих подобных случаях Соединенные Штаты пытались осуществлять свое господство, не считаясь с суверенитетом других стран.
84
Lawrence F. Kaplan and William Kristol, The War Over Iraq, Lanham: Encounter Books 2003, p. 5.