Разновидности зла

Афанасьев Александр

Вот этим, кстати, отличаются русские от среднеазиатов и арабов. Да и не только русские. Почти любой из известных мне европейцев будет сражаться до конца, попробует продать свою жизнь подороже. Узбеки — не только эти, но вообще узбеки — будут плакать, причитать и умолять. Это связано с исламом и с уверенностью в том, что все в руках Аллаха, но не только. На Кавказе — тоже все мусульмане, но в такой ситуации они бросятся со стопроцентной вероятностью, самого обычного кавказца не испугать ни ножом, ни стволом. Дело в том, что в Азии есть слепая преданность и слепая вера в хана, бая, повелителя. Когда были кареты, было распространено такое,

что кто-то из вассалов обязательно вставал на четвереньки перед дверцей кареты, чтобы сделать из своей спины ступеньку для бая, в России этого не было никогда. Поэтому из Средней Азии идет очень ограниченный набор в армию, практически все известные мне офицеры, которые родом отсюда, либо частично русские, либо росли бок о бок с русскими. А ханы Бухары и Хивы казнили свои армии, и сейчас их власть опирается на русское казачество: их армии были способны только на дворцовые перевороты и ни на что больше…

Пулями я нарисовал на земле что-то вроде нимба вокруг головы подвывающего от страха узбека. Не потерял еще навыки, не потерял…

— Запомни сам и передай всем, — сказал я, — кто будет грабить солдат, тот умрет, и смерть его будет совсем плохой. Если кто не хочет упокоиться на скотомогильнике вместе с дохлой свиньей, пусть бросает свое ремесло. Аллах свидетель моим словам, я сказал все, что хотел…

После чего я сел на водительское место в «Фиате», с четвертого раза включил заднюю передачу и тронулся назад…

Револьвер я выбросил по дороге — патронов не было, да и мало ли что на нем могло висеть. Обтер носовым платком и выбросил. Потом сильно пожалел об этом…

20 июня 2016 года

Дворец слез

Бухара была предпоследним пунктом моего долгого пути. Ее я объехал по кольцевой и продолжил движение в сторону Аральского моря. Это уже на туркестанской территории… нужное мне место располагалось недалеко от Бухары сразу за туркестанской границей… [55]

55

Бухарский эмират был вассальным, но все же независимым государством, юридически не входившим в состав Российской империи. Вся остальная территория Средней Азии, принадлежавшая России, называлась Туркестаном, безо всякого идиотского деления на национальные республики.

На нужном мне повороте не было никаких указателей, дорога была бетонной, с обеих сторон она была обсажена невысокими местными соснами, от аромата их смолы начинала кружиться голова. Я просто оставил машину на обочине, взял сумку и пошел по ровной, как стрела, изжаренной солнцем дороге. Навстречу своей судьбе…

У КПП — а здесь были почти армейский КПП с выложенными елочкой массивными бетонными блоками — стояли несколько человек в серо-желтой пустынной форме и с автоматами Барышева, какими вооружены далеко не все части. Автоматы смотрели в землю стволами, и я мог себе представить, как быстро они отреагируют, доведясь мне сделать хоть какую-то глупость. Настоящие волкодавы…

— Здесь нельзя находиться! — без всякой злобы в голосе окликнул меня один из церберов этого места. — Немедленно уходите!

— Мне можно.

Двое подошли ко мне, один — немного отставая от другого — на подстраховке. Внимательные, как у сторожевых собак, глаза, руки в кожаных перчатках с отрезанными пальцами…

— Сударь, не ищите себе неприятностей… — сказал

один из них, — вы просто ошиблись адресом. Идите обратно к дороге…

— Я намерен достать удостоверение, — сказал я и сделал то, что сказал, достал карточку из нагрудного кармана, — что же касается того, имею ли я право здесь быть, полагаю, об этом лучше спросить того, кто здесь живет. Точнее — ту, что здесь живет…

Один из волкодавов принял у меня карточку, засунул ее в щель своего коммуникатора. Второй не сводил с меня глаз, он стоял чуть правее, чтобы иметь возможность стрелять в меня.

Волкодав растерялся. Я бы на его месте, когда был в его звании, тоже, наверное, растерялся бы. Он — капитан, самый максимум — майор. Перед ним — адмирал, действующий оперативный офицер, командующий ограниченным контингентом с правами, как у генерал-губернатора, даже Наместника. И он отлично должен знать меня так — не может не знать, мое имя известно почти каждому в отрядах специального назначения, я — один из них, тот, кто добрался до самых высших ступеней командной иерархии. И он не может не знать, кого он охраняет…

— Господин адмирал, но…

— Давай, избавим себя от лишних проблем, офицер. Я знаю, что меня нет ни в каких списках. Просто позвони и спроси — ждут ли здесь меня…

За массивной бетонной оградой был все тот же самый лес. Сосна с кедром — смешанный лес, диковатый и загадочный. Солнце цеплялось из последних сил за древесные кроны, россыпями янтаря желтел песок.

Я шел по дорожке прямо, как заключенный, под честное слово вернувшийся на казнь. Как солдат, несущий своему Императору вражеское знамя…

Дорога поворачивала влево. Темнело.

Дворец я увидел сразу за поворотом. Причудливых форм, загадочный, большой. В отличие от других дворцов, построенных во множестве, его строили совсем недавно, закончили всего несколько лет назад. Его строил Данте Спинелли, знаменитый итальянский архитектор, один из немногих современных, кто имел право на уважительное обращение «зодчий», и строил его как дворец для пребывания Его Величества и Августейшей семьи. Во дворце — а архитектора не ограничивали ни бюджетом, ни фантазией — причудливо сплелись мотивы шахского дворца Арк и итальянской виллы с озера Комо, массивность и надежность крепостных стен сочетались с изяществом и даже легкостью средиземноморского палаццо. Но мне было плевать и на сосны, и на закат, и на палаццо — мне не плевать было только на женскую фигурку на открытой террасе второго этажа. Она стояла неподвижно, и солнечные лучи как будто запутались в ее иссиня-черных волосах…

Я зашел в дом… прохладно… никого нет… шикарная лестница ведет на второй этаж, явно здесь готовились к балам и приемам. В доме — гулкая тишина, кажется, что никого нет.

Я поднялся по лестнице наверх. Я никогда не был в этом доме, но догадался, что мне направо…

На полу лежала то ли шаль, то ли паранджа. Солнце делилось с землей последними на сегодня лучами, и казалось, что дверной проем, ведущий на веранду, лучится светом…

Веранда была широкой, мощенной мрамором. Анахита… Люнетта стояла неподвижно.

— Привет… — сказал я, стоя в дверях.

Она ничего не ответила.

Я сделал еще несколько шагов. Облокотился о прохладный мрамор ограждения…

— Я знаю, что предал тебя, — сказал я, — я просто уехал. Я распорядился, но…

Люнетта ничего не ответила. Она была по-прежнему очень красивой, наполовину итальянка дворянского рода, наполовину персиянка. Черные как смоль волосы, огромные, чуть раскосые, типично итальянские глаза, совершенный овал лица, нос чуть с горбинкой, бледная кожа.