Разные годы
Шрифт:
— Кто зовет в гости — тот собирается стать хозяином, — усмехнулся Дмитрий Дмитрич.
Наступили сумерки, и наш водитель подъехал к домику, где жили его приятели.
— Ночью надо спать, а не болтаться но тайге, — сказал он.
В домике было три комнаты, в каждой — шесть металлических кроватей, тумбочки, столы, На стенах — какие-то памятные фотографии. Все обитатели дома, кроме одного — Петра Федорова, ушли в клуб. Там показывали кинокартину, которую Федоров уже видел. К тому же он обещал написать сестре, а вторую неделю никак не соберется. Сестра его живет в Ярославле и, конечно, полагает, что ее Петя погибает в тайге и некому протянуть ему
— Я тоже так думал, когда ехал сюда, — оправдывает ее Петя.
Наш молодой хозяин был одет в черный костюм, брюки — с широким напуском на сапоги, что считалось здесь пределом элегантности. Над Петиной кроватью висела фотография, относившаяся, очевидно, к его жизни на Волге: у широкой реки стояли улыбающиеся юноши. Петю легко было узнать — он был выше всех, и на нем был тот же черный костюм со спортивным значком в петлице.
Петя отложил письмо, согрел чай, достал из тумбочки свои запасы, но Дмитрий Дмитрич предложил пойти в столовую и хорошо поужинать. «Там найдется что-нибудь повеселей», — намекнул он.
За ужином мы разговорились. Петя рассказал, что приехал сюда без всяких путевок, так как не хотел связывать себя. Он закончил среднюю школу, поступил на механический завод, начал учиться на моториста. Теперь даже трудно вспомнить, когда именно возникла эта мысль — поехать в Сибирь. Но она не давала ему покоя. «Живем мы здесь и белого света не видим», — говорил он матери. Сестра была против, так как она хотела, чтобы Петя учился в вечернем или заочном институте. «А кто мне помешает поступить на заочный оттуда?» — настаивал он. Петя уговорил своего приятеля по заводу, они собрали денег, списались с управлением строительства высоковольтной линии Иркутск — Братск и уехали.
— Почему именно сюда?
— Хотелось подальше, в тайгу. Уж если ехать, так ехать в настоящую Сибирь, — улыбается Петя.
Здесь он учился на курсах трактористов, потом корчевал пни, прокладывал дорогу, вывозил лес.
— Ну, и как вам нравится настоящая Сибирь?
— Понемногу привыкаем, — уклончиво ответил Петя, — всякое было…
Он помолчал, потом добавил:
— Наш мастер говорит — тайга вроде тещи: нравится — не нравится, а жить надо…
— Почему же надо? — спросил Дмитрий Дмитрич. — Можно и уехать… Хоть сейчас…
— Теперь уже не поеду до пуска станции.
— Какой? — допытывался водитель.
— Братской, конечно.
— А потом, говорят, еще три станции будут строить, таких же…
— Потом видно будет, — махнул рукой Петя.
— Вы послушайте, как они сразу за дело взялись! — И Дмитрий Дмитрич начал рассказывать о своей встрече с Петей, когда тот корчевал пни, жил в палатке и не унывал.
Но Петя перебил его:
— Нет, это было не так. Поместили нас в палатке. Кругом грязь, до столовой — километр, гнус заедает. Мой дружок Алексей говорит: «Не выдержим, Петя». Я тоже так думал. А потом Алексей сам себе возражает: «Но все-то выдерживают, все живут и ничего, работают…»
На второй день поехали к Падунским порогам… Одни названия какие — Похмельный, Пьяный бык… Ехали на самосвале… У нас такие концы. Это только считается Братск, а от участка к участку десять километров, от одного поселка к другому — шестьдесят, и ни метро, ни троллейбуса еще нет… Даже автобусы не курсируют… Так вот, приехали к Падуну, увидели, что кругом творится — стыдно стало: что же мы, хуже всех? В одном месте ставят дома, в другом уничтожают гнус, в третьем рвут скалу, в четвертом бетонный завод начинают строить… В тот же день пошли на курсы, а
Петя помолчал и, очистив край стола, начал что-то чертить вилкой.
— Вы представьте такую линию… Мы ее проложили в тайге. Это просто сказать… Семьсот километров просека… Вековые деревья, другой раз в три обхвата… А пни двумя тракторами тянули. И так метр за метром… За нами — бетонщики, монтажники. К концу года должны пустить по нашей линии ток. Пока в Братске только на энергопоездах держатся. А с нового года Ангару начнут покорять ангарской же энергией…
Маленькая столовая наполняется людьми — кончился киносеанс. Шумная и разноголосая волна врывается из темноты. Картина не очень понравилась. «Шлют нам всякое старье».
— Так это же новая картина — она в Москве идет.
— Все равно, ерунда…
Петя указывает на молодого парня в бархатной блузе на молниях. Он уезжал отсюда, не выдержал. А через месяц вернулся. Говорит, что тянет в Сибирь.
Сколько раз я уже их встречал, приехавших сюда «только посмотреть» и осевших здесь навсегда или внезапно покинувших эти места и все же вернувшихся.
Теперь никто из них не собирается уезжать — была бы только горячая, напряженная, интересная работа. Какой-то особый смысл вкладывают они в это слово — работа. Не то, что в другом месте ее нет, — строитель всюду желанный человек. Но здесь за работой следует нечто больше, чем уложенные кирпичи или выработанные кубометры бетона. Идет преобразование богатейшего края, преобразование, граничащее с открытием. Пробуждается великан, дремавший века. Самая передовая цивилизация приходит в районы, где до последних лет были лишь звериные тропы. И человек, являющийся участником этой необычайно трудной, но радостной работы, не может покинуть эти земли. Они привязывают его. Так моряки, испытавшие свои силы в борьбе с буйными и солеными ветрами океанов, уже не могут трудиться в безмятежной тиши самых прекрасных рек.
Об этой поэзии строительного труда никто из них, правда, не говорит. И все же она угадывается в каждом их поступке, в том, с каким радостным возбуждением они идут поздним вечером в собранные ими домики, а на рассвете вновь отправляются в тайгу, в непроходимые места, и одерживают там еще незаметные, но великие победы.
Утренний туман лежит над самым лесом. Мелкий дождь то начинается, то стихает. Машины скользят, буксуют, их тянут тракторами. Шум моторов и громкие голоса людей гулко разносятся в таежной тиши.
— Где-то горит лес, — говорит кто-то.
Все поднимают головы, настораживаются. В этих местах лесные пожары довольно часты, но теперь все сходятся на том, что это жгут костры на соседнем участке.
Петя Федоров кричит кому-то: «А-а-у». Сперва ему отвечает эхо, а потом — такой же молодой голос.
— Все в порядке, — говорит он. — Если бы горел лес, они позвали бы нас. Это добрый, строительный костер.
Мы стоим на клочке земли, отвоеванном у тайги. Каждое дерево пришлось спилить, вывезти, пни и корни выкорчевать, тоже убрать, потом доставить все необходимое для фундаментов, детали опор, собирать, поднимать, крепить. Только теперь я представляю себе, как много человеческого труда потребовалось, чтобы «подготовить», как говорит Петя, этот клочок земли. И так люди шли шаг за шагом, с двух сторон, — из Иркутска и из Братска. Конечно, никому из этих молодых людей не пришлось пилить, поднимать бревна, таскать их. Все делали машины. Но машинами-то надо управлять, а в таежных условиях управлять ими — большое искусство.