Разные годы
Шрифт:
На стене кабинета — большая картина «Женщина в цветущем саду». Мы оглядываемся вокруг и никак не можем примириться с тем, что этот идиллический деловой кабинет с секретарями, телефонами и календарями — не «офис» какой-нибудь крупной текстильной фирмы и не резиденция губернатора, а главный центр в Киото, где люди занимаются торговлей девушками.
«Президент» вынул из кармана свою визитную карточку и передал ее мне. Я прочитал: «Мацумура». Мы расположились в креслах и приступили к деловому, весьма мирному и спокойному обсуждению проблемы, которая волнует,
— Сколько домов объединяет эта ассоциация? — спросил я.
Мацумура заглянул в свою маленькую кожаную книжечку, которую держал в руке, и ответил:
— Сто девяносто домов.
Он умолк, ожидая дальнейших вопросов. Я понял, что он не любит распространяться о делах, которыми занят вот уже почти четверть века.
Я попросил Мацумура рассказать, как молодые японские девушки становятся гейшами. Он откинулся в своем глубоком кресле и начал вспоминать, полузакрыв глаза, изредка заглядывая в свою книжечку или отвлекаясь на мгновение, чтобы ответить на телефонный звонок или вопрос входивших к нему секретарей.
Мацумура нарисовал почти библейскую картину, — любая девушка Японии, послушав его, могла бы заплакать от умиления и восторга. Судя по рассказу Мацумура, гейши в Японии появляются так.
В какой-нибудь семье, где есть одаренный отец или способная мать, рождается ребенок с красивыми чертами лица, со склонностью к пению и танцам. Если отец этой девочки человек дальновидный и культурный, он должен дать возможность своей дочери с пятилетнего возраста вступить на путь гейши. По мнению господина Мацумура, для маленькой девочки, склонной к веселью, играм и танцам, это единственная дорога, которая может привести ее к счастью.
— Куда же нужно отдавать этого ребенка учиться? — спрашиваю я.
— Я должен вам сказать, — отвечает Мацумура, — что в Японии есть очень много школ, которые готовят гейш, но самое сложное и самое трудное гейши приобретают в семье их нового хозяина. Там они должны научиться всегда быть веселыми — оживленными, умными собеседниками, хорошими певицами и танцовщицами.
Так вот, — продолжает Мацумура, — маленьких девочек обучают «одори» — японскому танцу, «ута» — песням и игре на сямисяне — старинном японском инструменте. На это уходит не меньше четырех лет, и тогда эти девочки становятся маленькими гейшами. Их возраст колеблется от двенадцати до четырнадцати лет.
— И с этого времени они перестают принадлежать себе?
Мацумура задумывается и отвечает:
— Нет, гейша — это свободная женщина, и только изредка нам приходится платить ее родителям какую-нибудь плату, которая записывается в долг гейши.
— А для того, чтобы она могла уйти из вашего дома, что нужно?
— Прежде всего кто-то должен уплатить нам за те труды, которые мы затратили на нее.
— Короче говоря, нужно ее выкупить?
— Ну, — впервые оживился Мацумура, — вы выражаетесь слишком упрощенно. Я бы не хотел называть это выкупом, поскольку он теперь запрещается. Фактически это, быть может, и так, но я бы не стал
— Ну, а если какая-нибудь ассоциация чайных домиков в Токио захочет пригласить к себе ту или иную гейшу из ваших домов, отпустите ли вы ее?
— Возможно, отпустим, — отвечает Мацумура, — но для этого надо будет, чтобы нам заплатили за нее. То есть, вернее, не за нее, а опять-таки за труд, который мы затратили на нее. Вы меня понимаете?
— Да, конечно, я понимаю. Но все же это можно назвать покупкой.
Мацумура замолчал, как бы соображая, что ответить. Он перелистал свою записную книжечку и потом, наткнувшись на что-то, сказал:
— Как вы не понимаете, что если кто-нибудь выкупит гейшу, то хозяин, воспитавший ее, терпит большие убытки?
— Итак, — замечаю я, — можно с несомненностью установить, что еще сегодня, то есть в середине двадцатого века, в Японии можно купить девушку, продать ее на год, или на пять лет, или на всю жизнь. Это нечто вроде рынка рабынь, не так ли?
Мацумура, очевидно, не склонен был обсуждать столь острые вопросы. Круг его интересов, объяснений, деловых встреч, бесед и наклонностей был ограничен жизнью так называемого чайного домика и всего того, что связано с обслуживанием гостей.
И, наклонив голову чуть-чуть набок, как это делают японцы, когда они с чем-нибудь не согласны, он заметил:
— У вас слишком упрощенное представление о японской женщине. Мы не делаем ничего такого, что было бы ей неприятно. Наоборот, все девушки приходят к нам с большим удовольствием.
— Ну хорошо, допустим, что я упрощенно понимаю психику японской девушки. Но почему вы свои публичные дома назвали чайными домиками, а девушек — гейшами? Кого вы пытаетесь обмануть?
— О, вы должны меня понять, — задыхаясь и уже привстав, ответил Мацумура. — Так хотят называть себя сами девушки. Я не могу им запретить. Теперь такое демократическое время! Я не могу выступать против демократии.
Лейтенант Бредли не выдержал и засмеялся.
— Вот что, — сказал американец, — теперь объяснимся по-деловому. Вот, допустим, кто-то захочет выкупить у вас девушку. Сколько нужно вам уплатить?
И здесь в Мацумура-сан проснулся делец. Он вынул из письменного стола какую-то тетрадь и спросил, о какой именно девушке идет речь.
— Конечно, о лучшей.
— Надо будет уплатить нам десять тысяч иен, — ответил Мацумура.
— Стало быть, теперь в Японии девушка ценится в десять тысяч иен?
— О нет! — вскочил он. — Гораздо дешевле. Но наша девушка — это очень дорогая девушка, потому что в ней заложен талант: она умеет петь, танцевать и веселить других.
Американский лейтенант заметил:
— Я думаю, что у Мацумура-сан тоже слишком упрощенное представление о японской женщине.
Мацумура улыбнулся и ответил:
— Я изучаю психологию японской женщины уже свыше тридцати лет.
— Это не мешает вам утверждать, что ваши публичные дома — рай земной для девушек? Скажите, какая такса за их приглашение к столу?