Разные годы
Шрифт:
Дождь стихает. Влажный воздух наполнен волнующим запахом сосны. Постепенно туман поднимается, оставляя в верхушках еле заметные серые заплатки. Теперь видна вся просека, уходящая вдаль, куда-то в бесконечность.
Вот перед нами самое простое, самое материальное выражение ленинской идеи об электрификации России. Быть может, нигде так не ощущается революционное влияние этой идеи, как на Ангаре и в Приангарье. Первые гидроэлектростанции еще только сооружаются, а уже прорублена в тайге, на огромном пространстве «дорога» для будущей энергии, появились домики, поселки, жизнь. Здесь нет еще крупных городов,
А главное — люди… Представьте себе, что лишь два года назад в эти места добирался редкий охотник, что звериные тропы были здесь единственными «транспортными артериями» и путями сообщения. А сейчас в новых домах и палатках живет почти три тысячи строителей. Это нелегкая жизнь, она полна лишений, тягот, неудобств, и все-таки люди привязаны к ней, дорожат ею — ведь постепенное становление жизни в этом районе является их делом, их работой, их целью.
Если в холодный дом приходит много людей — они согревают его своим дыханием. Так происходит и здесь.
Мне пришлось в эти дни бывать в других поселках, встречаться с другими строителями, и все они высказывали ту же мысль, которую я услышал от Пети Федорова.
Мы сидели с ним и его друзьями до поздней ночи, и эти совершенно откровенные беседы сводились к одному главному: основная притягательная сила Братска, Шелехова или Усолья — это не оркестры, не речи, не проводы и встречи, хотя и они, может быть, нужны, а нечто более простое, будничное, и в то же время бесконечно более важное — работа. В это слово здесь вкладывается совсем особый смысл.
Петя вспомнил историю бетонщиков, которые не предъявляли никаких претензий, когда жили в палатках, но неожиданно уехали, как только переселились в домики. Что случилось? И столовая получше, и кинотеатр хоть плохонький, но появился, и уютнее, и чище кругом, а люди не захотели здесь оставаться. Потом выяснилось, что их перевели на другую, не бетонную, работу, а они уже успели полюбить бетон.
На каждой стройке таких фактов сотни, только мы уже перестали их замечать. А между тем очень важно понять, что в любом районе нашей трудовой страны удержать человека можно только интересной и вполне удовлетворяющей его работой. Если ее нет — не помогут и самые комфортабельные дома.
Я вспомнил Алексея Митрофановича Чистова, который летел со мной в Иркутск. Его интересовал в Сибири главным образом «фронт работ». Я был в Шелехове, когда туда приехали молодые строители из Орла. Все здесь было: цветы, плакаты, речи, музыка — обо всем позаботились. А о главном забыли — не приготовили работу; и юноши и девушки иногда по полдня сидели без дела. И они скучали, хотя здесь устраивались и танцы, и вечера, и массовки. За показной шумихой таилось равнодушие к людям, приехавшим не на свадьбу, а на долгую, кропотливую трудовую жизнь. Ведь те, кто предпочитают праздники будням, в Сибирь не едут!
Конечно, строителям нужны и хорошие, удобные дома, и клубы, и театры, и школы. Но без них они потерпят, их они дождутся, а без работы не будут сидеть ни дня.
Может показаться удивительным, что в крае, где надо так много сделать, возникает разговор о работе. Что
И здесь мы приближаемся к проблеме, весьма важной для Восточной Сибири, — к проблеме инженера. «Инженера? — удивится читатель. — Разве у нас есть такая проблема? Разве мало у нас инженеров?»
И посыплются цифры выпусков по годам, по профилям, по институтам.
Да, все это так. Но проблема инженера все же существует, и я с особой остротой ощутил это в Сибири.
Инженер — слово французское. В переводе на русский язык оно означает — человек изобретательный. Я вынужден напомнить это, чтобы точнее определить, о чем идет речь.
Если мы признаем, что изобретательность является свойством не только одержимых одиночек с воспаленными глазами, а живая творческая душа — не только привилегией поэтов, то, пожалуй, инженер должен обладать и тем, и другим… А эти качества он приобретает не в институте, — их дает только жизнь.
Но вот она, жизнь, горячая, — созидательная, полная борьбы и труда, жизнь, пронизанная смелыми революционными замыслами и благородными целями. Почему же люди с инженерными знаниями, с живой творческой душой и известной долей изобретательности здесь как будто ни в чем не проявляют себя. Во всяком случае, когда об этом заходит речь, возникают недоуменные вопросы:
— Инженерная мысль? Что вы имеете в виду? Есть у нас бюро рабочего изобретательства… Может быть, там…
Моим собеседникам хотелось бы помочь мне найти «эту самую инженерную мысль» в бюро изобретательства или в техническом отделе, или в партийном бюро. Но там нет специальных учетных карточек, регистрирующих «инженерную мысль», и поэтому они начинают вспоминать фамилии лучших инженеров, то есть людей, возглавляющих управления и выполняющих план…
Я разговорился по этому поводу с инженером Алексеем Петровичем Шешуковым.
— Во-первых, — сказал он, — у нас слишком мало инженеров… До тревожности мало. Возьмите даже этот район Восточной Сибири… Здесь одновременно строятся две мощные гидростанции, десятки комбинатов и заводов, четыре новых города, а инженеры встречаются не очень часто… Главным образом в управлении, а на участке их почти нет… Сюда едут люди разных профессий, а тех, кто будет управлять этими людьми, что-то не видно… Мы даже подсчитали — для того чтобы инженерная мысль задавала тон во всех делах, нужно иметь по крайней мере тысячу инженеров… Только в этом случае на каждом участке будет человек с опытом, инициативой и техническими знаниями. Я убежден, что если бросить клич, эта «тысяча» найдется… Конечно, найдется, — как бы сам утверждаясь в этой мысли, повторил мой собеседник, — ведь инженеров-строителей у нас много. Но их слишком мало там, где кипит живое дело… Во-первых, — продолжал свою мысль Шешуков, — имеющиеся у нас инженеры не проявляют должной творческой активности. Именно творческой!.. Ведь мы сталкиваемся здесь со многими совершенно неожиданными трудностями, главным образом технического порядка… Вот где нужна инженерная мысль…