Разомкнутый круг
Шрифт:
– Не слушайте его, Серж, – улыбнулась Мари. – Максим зол на Рылеева, потому как тот вежливо отказался напечатать его стихи.
– Отказался напечатать? Не может быть. Ваши творения, Рубанов, не подвластны времени, особенно про «юного поручика». Это же шедевр!
– Серж, ежели не прекратите смеяться, я тотчас же вызову вас на дуэль, – по-настоящему обиделся Рубанов.
– Молчу, молчу! – дурачась, поднял руки граф.
– А вам, Маруся, как не совестно!
– Когда бесится, меня Марусей называет, – пояснила она Сержу
– Сама-то что читаешь, – не обратил внимания на ее колкость Максим. – Подобное этой ерунде лишь Сержу нравилось: например, «Молодой дикий, или Опасное стремление первых страстей». А? Каково? Еще «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами». Одно название чего стоит. Ну а самая пикантная вещица – это «Путь к бессмертному сожитию ангелов…».
– Машенька, не слушайте его… Умоляю! Дайте почитать, – попросил Нарышкин.
– …И ведь печатают же. А Рылеев с Бестужевым мои стихи раскритиковали… Поэт, тоже мне. Стихоплет. Никакого патриотизма. Про какого-то пана Войнаровского пишет, – не на шутку разошелся Рубанов.
Мари и Серж, дабы не подливать масла в огонь, лишь молча переглядывались.
– Традиционная черта большинства русских литераторов – лебезить перед власть имущими. Тредьяковский, бывало, поднося хвалебную оду императрице, на коленях полз до трона…
На коленях сейчас, конечно, не ползают – не тот век, но хвалебные оды сочиняют… На примере господина Рылеева видно. Получилось один раз с выгодой, так во второй раз что удумал?.. Императрицам свой журнал преподнес… Самолично в «Литературном листке» у Булгарина читал… Тот с завистью написал: «Издатели имели счастье поднести по экземпляру "Полярной звезды" их императорским величествам государыням императрицам и удостоились высочайшего внимания. Кондратий Федорович Рылеев получил два бриллиантовых перстня, а Александр Александрович Бестужев – золотую, прекрасной работы табакерку».
Вот они… Гордые поэты!..
52
Как и обещал, на следующий день Нарышкин заехал за Рубановым.
– Нынче воскресенье, и, полагаю, Кондратий Федорович будет дома, – произнес Серж, усевшись вместе с Максимом в карету и на скорую руку пролистав взятого у Мари «Молодого дикого…».
Рубанов хмыкнул и отвернулся к окну. Глянув на друга, Серж хотел поинтересоваться, не захватил ли тот стихов про поручика, но передумал.
Карета остановилась на Мойке у Синего моста рядом с домом, где проживал Рылеев. Пока они не спеша выбирались, в подъезд прошли два офицера.
– Похоже, мы не первые! – сделал вывод Серж.
– И даже не вторые! – поддержал его Максим.
Так и оказалось…
Друзья не знали, что по воскресеньям Рылеев давал «русские завтраки», где все было в старом русском стиле, поэтому немного удивились, увидев на столе вместо фарфоровой или серебряной посуды деревянные блюда и
Кроме них собралось около десятка гостей. Некоторых они знали.
Убрав за пазуху письмо, согласно правилам приличия, Рылеев стал представлять присутствующих:
– Сергей Иванович Муравьев-Апостол. Получил воспитание в Париже и служил в старом Семеновском полку. После известной всем истории переведен подполковником в Черниговский полк.
Раскланявшись, подошли к следующему гостю с черными усами и черной повязкой на лбу, прикрывающей, как оказалось, давно зажившую рану. От раненого приятно тянуло мадеркой.
– Александр Иванович Якубович. Капитан Нижегородского полка. Храбрый кавказец, гроза чеченов, – между тем представил его Рылеев.
Черноусый окинул их орлиным взором и холодно подал руку.
– Для нас это большая честь! – язвительно произнес Максим, подумав: «Вонючий капитанишка».
Нарышкин с трудом удержался от смеха. .
– А это мой друг – Александр Бестужев. Учился в Горном корпусе, был адъютантом главноуправляющего путями сообщения генерала Бетанкура, а потом сменившего его на должности герцога Александра Виртембергского. Талантливый литератор и соратник по журналу…
На этот раз Рубанов холодно протянул руку высокому красавцу, помня о своих ненапечатанных стихах. Нарышкин улыбнулся – то ли Бестужеву, то ли чему-то еще.
– А теперь имею честь представить вас старшему его брату, капитан-лейтенанту Николаю Бестужеву, воспитаннику Морского корпуса.
Не успели они пожать руку морскому волку, как к ним шагнул плотный среднего роста офицер с едва заметными рябинками на смуглом лице и представился сам:
– Инженер-подполковник путей сообщения Гавриил Степанович Батеньков. – После чего склонил голову в коротком поклоне.
Рылеев, как показалось Максиму, остался не совсем доволен бестактной выходкой своего друга и добавил:
– По протекции Сперанского, делавшего ревизию в Сибири, переведен в столицу и сейчас служит у Аракчеева.
Князь Евгений Петрович Оболенский, – подвел их хозяин к следующему своему гостю.
Нарышкин встречался с ним в Москве и на правах старого знакомого дружелюбно раскланялся, незаметно мигнув Рубанову, а тот, почему-то вздохнув, крепко пожал руку дальнему родственнику князя Григория.
– А это всем известный Иван Иванович Пущин, воспитанник Царскосельского лицея и один из первых друзей восходящей звезды Александра Пушкина.
На эту фразу гость поморщился, и Рубанов подумал, что тому приятнее было бы услышать, что какой-то там Пушкин дружит с самим Иваном Ивановичем Пущиным.
Максим был наслышан о том, что в 1823 году, во дворце, великий князь Михаил Павлович сделал ему замечание, что не по форме повязан темляк на сабле.
Как? Самому Пущину!.. И он тотчас же подал прошение об отставке.