Разомкнутый круг
Шрифт:
Мрачно глянув на бунтовщиков, он негромко, не по-генеральски, а как-то по-домашнему, по-человечески просто произнес: «Смирно!»
Но его услышали.
Глядя на этого прославленного генерала и его сияющую грудь, заговорщики замерли.
– Солдаты! – тихо произнес он, сделав паузу. – Солдаты! – уже громче сказал он, разглядывая замерших перед ним людей.
«Кроме военного, никто не имеет понятия о том нравственном могущественном механизме, которым начальник бывалый, знающий глубоко натуру солдата и человека, обращает такую неурядицу, такую бурю
– Кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом, Фершампенуазом, Бриеном… Кто из вас был со мною, говорите? – обвел взглядом затихший строй. – Кто из вас хоть слышал об этих сражениях и обо мне?
Никто? Никто не был, никто не слышал?! – Снял он шляпу и медленно осенил себя крестным знамением. Приподнявшись затем на стременах и озирая толпу, величественно произнес:
– Слава Богу! Здесь нет ни одного русского солдата!
Снова долгая пауза.
– Офицеры! Из вас уж, верно, был кто-нибудь со мною?
Никто?.. Бог мой! – торжественно повторил он. – Здесь нет ни одного русского офицера!.. Если бы тут был хоть один офицер, хоть один солдат, то вы знали бы, кто Милорадович!
Он вынул шпагу и, держа ее за конец клинка эфесом к мятежникам, продолжил с возрастающим воодушевлением:
– Вы знали бы все, что эту шпагу подарил мне цесаревич великий князь Константин Павлович, вы знали бы все, что на этой шпаге написано: «Другу моему, Милорадовичу», – по слогам прочел он.
– Другу!.. Слышите?.. Вы знали бы все, что Милорадович никогда не придаст друга… и он не может быть изменником брату царя… Не может!
Он не спеша вложил в ножны шпагу.
Над площадью повисло молчание…
– Об этом знает весь свет, но вы о том не знаете… Почему?.. Потому что нет тут ни одного офицера, ни одного солдата! Нет! Тут одни лишь мальчишки! Осрамившие русский мундир! Воинскую честь! И звание соддата!..
Что вы затеяли? Что сделали?! – голос его гремел над площадью. Он владычествовал, он повелевал толпою.
Солдаты и многие офицеры внимательно слушали его, потупив глаза, и уже начинали стыдиться и понимать, на что они посягнули.
Подняв высоко руки и привстав на стременах, Милорадович продолжил:
– Вы должны сейчас идти, бежать к царю, упасть к его ногам! Слышите ли?.. Все за мною! За мной!!! – как когда-то в бою перед атакой, закричал он, взмахнув рукой.
Наэлектризованная его речью толпа качнулась, солдаты непременно пошли бы за ним… Непременно! Его адъютант мог поклясться в этом!..
Но тут генерал схватился за грудь, которую в пятидесяти пяти сражениях не смел коснуться вражеский металл, глаза закрылись, он качнулся и упал на руки своего адъютанта, не услышав предательского выстрела и не увидев сизого облачка дыма.
Крепко обхватив раненого, Башуцкий положил его голову на колени и с каким-то потрясением бесконечно кричал: «Граф!.. Граф!.. Графф!..»
Оболенский и Нарышкин начинали мерзнуть.
– Да-а… Ребятам тоже несладко! – глядел
Вдруг московцы закричали: «Ура!» – и замахали киверами с высокими султанами. Штыки закачались над их головами.
Народ заволновался, и толпа качнулась к Неве, потащив с собою друзей. Раздались крики: «Ура, Константин! Да здравствует конституция!»
Через минуту они поняли причину: со стороны Адмиралтейской площади к восставшим бежали солдаты с красными лацканами на мундирах и синими воротниками.
– Лейб-гренадеры! – с воодушевлением сообщил кивнувшему головой Нарышкину князь.
Он, неожиданно для себя, держал сторону не хотевших присягать Николаю полков.
«Ура, Константин!» – снова закричали в толпе.
Прокашлявшись и набрав воздуха в легкие, князь Григорий изо всей силы рявкнул: «Ура, Константин!»
Серж задохнулся от хохота.
– Смотри, а то опять сошлют в Молдавскую армию.
Только все немного успокоилось, как со стороны Галерной застучали барабаны и на площадь, взвод за взводом, четко чеканя шаг, вступили солдаты в черных мундирах.
– Гвардейский флотский экипаж! – отчего-то радуясь, сообщил Сержу князь. При грамотном командовании с такой силищей можно свободно посадить на трон даже будочника Чипигу, а не то что Константина. Эх, выпить бы сейчас… И куда все лоточники запропастились?
Конногвардейский полк наконец-то построился, и генерал-майор Орлов, перекрестившись, повел его прежде шагом, а затем малой рысью по Почтамтской улице, мимо Исаакиевского собора, по Вознесенской, мимо дома Лобанова на Адмиралтейскую площадь.
Остановив конногвардейцев и чуть подумав, Орлов повернул кирасиров фронтом к Петропавловской площади и приказал выровнять ряды.
Тут же по полку прошла суматоха, и раздались смешки: на площадь во весь опор влетели кавалергарды, ведомые своим командиром полковником Апраксиным.
– Проспали кавалергарды! – ржали конногвардейцы. – Ну да! Им далече сюда из своих казарм у Таврического сада скакать…
– Смир-р-рна! – раздалась команда, и трубачи заиграли встречу.
От построенного справа батальона преображенцев манежным галопом в их сторону скакал статный генерал в голубой ленте.
– Царь, царь, царь… – прошел шепот по строю.
Орлов, салютуя шпагой, поскакал навстречу.
Трубачи смолкли. Командир полка четко отрапортовал, и оба подъехали к полку.
Император поздоровался. Дружное и воодушевленное «ура!» было ответом на его приветствие.
Из рядов мятежников раздалось: «Ура, Константин!»
Николай отъехал к преображенцам, а Орлов скомандовал:
– Конногвардейцы… Смир-р-рна! Палаши вон!
Клинки лязгнули о железные ножны.
Первый дивизион пошел налево и вдоль здания Сената. Второй и третий не спеша потянулись вдоль Адмиралтейского бульвара. Дойти до самой набережной эскадроны не сумели: там высились кучи крупной гальки, выгруженной с барок для постройки Исаакия.