Разомкнутый круг
Шрифт:
Рубанов остановил свой дивизион и скомандовал поворот на месте – лицом к площади.
Командир другого дивизиона, полковник Захаржевский, отдал такую же команду, и теперь фронт всех четырех эскадронов повернулся в сторону восставших.
Холодало. Со стороны Васильевского острова подул ледяной ветер. Мерзли ступни в стременах и колени в суконных рейтузах, мерзли пальцы, державшие рукояти клинков, да еще играли на нервах мальчишки, съезжавшие с горы из гальки и норовившие проскочить между лошадиных крупов. Лошади беспокойно
«Да ну их всех к черту! – ругнулся в душе Рубанов. – Они не решат, кому править, а мы задницы морозь!»
– Вольно! – отдал команду. – Палаши в ножны.
Конногвардейцы повеселели и стали растирать руки и колени.
– Уяснил, салага, для чего баранья безрукавка годна?! – услыхал Рубанов голос унтера Тимохина, обращенный к молодому кирасиру.
К Максиму подъехал полковник Захаржевский.
– А пожалуй, первому дивизиону похуже нашего… – Привстал он на стременах и глянул в сторону Сената, где на другой стороне площади маячили черные конногвардейские каски, и было видно, как с крыши Сената забравшиеся туда строители Исаакия – каменщики, штукатуры, маляры – ссыпали на них камни и дрова.
– Как бы командира не угробили… – стал переживать полковник. И на молчаливый вопрос Рубанова пояснил:
– Тыщу мне вчера продул и сразу не отдал, шельма. Ты же с нами не остался играть…
– Ко мне гости приехали. – Стали успокаивать они коней.
Свора ребятишек, выбежавшая со стороны восставших, начала улюлюкать, гоготать и свистеть. Лошади в страхе шарахались и толкали соседних. Конногвардейцы матерились и орали на пацанов.
– Вот черти! – возмутился Захаржевский. – Всыпать бы им хорошенько. – Отъехал к своему дивизиону.
Мальчишки, набрав полные карманы камней, помчались веселить кавалергардов, а конногвардейцы успокаивали лошадей, похлопывая их по крупам.
– На сенатском дворе поленья сложили, их и таскают на крышу, – услышал Максим голос Тимохина и поехал вдоль фронта своего дивизиона к флангу.
Здесь было еще неспокойнее. Пьяные ремесленники, мастеровые и мужики в тулупах лазили чуть не под лошадиными головами, толкались, орали, матерились, плевались. Мамки с малыми детьми искали мужей, а увидев их, пробирались к благоверным под брюхом у лошадей. Толпа мальчишек кривлялась и показывала языки.
Конногвардейцы поначалу смеялись, но потом насупились, потому как все время приходилось быть в напряжении и держать лошадей на тугом поводу, чтоб они не затоптали нахалов.
Где-то в центре Максим услышал высокий голос Орлова:
– Конногвардейцы, смирно! Палаши к бою!..
Рубанов повернул коня и помчался к середине дивизиона.
– Укороти поводья! – выкрикнул он, останавливаясь, и повернулся лицом к мятежникам. – С места – марш-марш! – отдал команду.
«Черт-дьявол! На своих! – пронеслось
Он видел, как некоторые кирасиры по пути мстительно перетягивали плашмя палашами особо надоевших мастеровых и мужиков, которые с криком разбегались из-под конских копыт.
Со стороны заговорщиков раздался залп, но картечь пролетела над головами нападавших.
«Тоже своих не хотят гробить!» – отметил Максим и дал себе слово не рубить солдат.
Перепуганные лошади ржали, шарахались от выстрелов, вставали на дыбы, сбрасывая седоков, а то и сами скользили по льду неподкованными копытами и падали.
Строй потерял равнение, и, когда передняя шеренга оказалась перед московцами, раздался сигнал отбоя и команда Орлова:
– Стой! Кругом марш!
Рубанов с облегчением продублировал приказ, подумав, что старых солдат, прошедших с ним войну, осталось совсем немного.
«Вот смеху было бы, ежели бы мы перед французами так», – без злости разглядывал ухмыляющиеся рожи московцев и, отступая, слышал их свист, гогот и обидные крики, как, де, погано на морозе в мокрых рейтузах разъезжать…
«Радуйтесь, что кони на летних подковах ходят, не перекованных на шипы». – Объехал лежащую на земле раненую лошадь и кирасира, распускающего подпругу.
«Чего это он? Видно, седло с вальтрапом вытащить хочет… Вахмистра боится».
– Палаши в ножны! – когда строй остановился, скомандовал Рубанов. – Стоять вольно! Вахмистры. Распорядитесь убрать раненых лошадей, – велел он, слыша нервные голоса кирасиров:
– Чуть башку не разнесли…
– А у меня пуля каску пробила.
– А меня кто-то кирпичом звезданул, только кираса и спасла…
Оболенский наконец увидел лоточника и приобрел у малого две бутылки водки. У забора исаакиевской стройки распили одну бутылку.
– Как во времена корнетской юности, – сморщился Нарышкин, ухватив за плечо пробегавшего мимо них лоточника. – С чем у тебя пироги, милейший?
Приободрившись и чуть согревшись, они снова подошли к каре Московского полка и оказались свидетелями неудачной атаки конногвардейцев.
– Не тот полк стал, не тот! – сделали они вывод, слушая крики московцев и подначки из толпы.
– Ура-а-а! Конституция-а-а! – надрывался рядом с ними мастеровой, размахивая шапкой.
Улыбнувшись, Нарышкин поинтересовался у горлопана:
– Просвети нас неразумных, мил-человек…кто такая, эта самая конституция?
– Как хто? – удивился мастеровой глупости господ. – Жа-а-на Константина! – Снова заорал и замахал шапкой.
– Понятно, господин полковник? – поглядел на Оболенского Серж.
– Дык усе мине ясно… А республика – жа-а-на Робеспьера! – ответил тот.
– Князь! По-моему, ваш братец среди мятежников мелькнул.