Разомкнутый круг
Шрифт:
Она ездила на прием к князю Александру Голицыну, которому государь доверял и назначил членом следственного комитета, но, кроме обещаний во всем разобраться, ничего обнадеживающего не услышала. А между тем дни проходили за днями, но ничего не менялось, лишь соната Бетховена все громче и громче звучала в мозгу, порой доводя ее до изнеможения, и постоянно чудился стук в дверь.
С бьющимся сердцем она бежала открывать, отталкивая слуг, но то был лишь ветер… или нервы… или несбывшаяся надежда…
Лежа
Сейчас ему хотелось увидеть ее с гораздо большей силой. Он просто бредил ей, и однажды, когда закрыл глаза, ему даже показалось, что она здесь, рядом, что-то шепчет, успокаивая, и гладит волосы.
Видение оказалось столь ярким, что он уловил ее дыхание у своего уха и почувствовал запах духов…
– Мари-и! – раскрыв глаза, прошептал он, достал из-под гнилого матраса записку и развернул ее, прочитав в кромешной темноте не глазами, а сердцем: «Люблю!.. Люблю!.. Люблю!.. Жду!..».
Свой день рождения Рубанов закончил допросом.
Поздним вечером конвойный вывел его из камеры, не завязывая глаз, и провел в помещение следственного комитета. Там находился лишь один человек – Николай Шувалов.
На этот раз особой радости его лицо не излучало, но и власть свою он показывать не стал, сразу предложил сесть и угостил холодным чаем.
– А почему без рома? – подпустив возмущение в голос, произнес Максим, но Шувалов сделал вид, что не расслышал слов арестованного.
Рубанов заметил, что тому было несколько не по себе и он стеснялся теперешней своей роли.
В комнате повисло напряжение. Но служба есть служба…
– Вы-то, сударь, попали в эту глупейшую ситуацию из-за дружбы. Сие можно понять, – поднес к глазам исписанный лист Шувалов.
От колебания воздуха, произведенного этим движением, язычки пламени на свечах нервно заметались, и тень Шувалова запрыгала на стене. Казалось, он исполняет какой-то безумный и трагический танец.
Постепенно тень успокоилась, и Максим глядел теперь только на нее. Ведь тень обладала лишь голосом, но не имела лица.
– А Оболенский с Нарышкиным? Они-то там как оказались? – вопрошала тень.
– Мы договорились встретиться на площади после присяги и, как водится, отметить встречу; но, увидев русских солдат, которых собирались рубить другие русские солдаты, господа офицеры встали между ними, дабы отвести кровопролитие… – объяснял Рубанов вновь задергавшейся тени, потому как Шувалов положил лист на стол и этим обеспокоил пламя.
– То есть никаких порочащих действий в поведении друзей вы не находите? – поинтересовалась тень и почесала себе нос.
– Даже ежели бы и находил, то не стал бы говорить об этом, – произнес Максим.
– Да что вы смотрите
– Я на вас и гляжу, – грустно улыбнулся Рубанов.
– Другие не столь щепетильны. Кюхельбекер с Пущиным еще с лицея дружили, однако на очной ставке один из них показал, что другой, а именно Пущин, предлагал ему убить великого князя Михаила Павловича, – сунул в руки Максима протокол. – Полюбуйтесь, господин полковник, все зафиксировано и подписано.
– И вы того же требуете от меня? – не читая, он бросил бумагу и поглядел на этот раз в глаза человеку… бывшему другу.
Не выдержав взгляда, тот отвернулся.
Следующий допрос состоялся лишь в мае. За столом важно сидел старый знакомец, дядя князя Петра Александр Николаевич Голицын.
Причем на этот раз Рубанова в следственную комиссию привезли днем, а не на ночь глядя, как обычно.
– Эк вас, сударь, потрепало, – поднялся из-за стола и протянул руку царедворец.
– Зато вы, Александр Николаевич, наконец-то доказали, что нужнее Аракчеева, которого государь отправил в отставку.
Вспомнив об Аракчееве, Голицын покраснел от удовольствия.
– Садитесь, милостивый государь, – указал на стул, усаживаясь на свое прежнее место. – Скучаете по супруге-то, полагаю? – улыбнулся он. – И угораздило вас, батенька… Но вы-то хоть не состояли в тайном обществе, а чего не хватало другим… Тому же Рылееву, к примеру. Бог дал талант, любимую жену, хорошую службу… Так нет… Конституцию ему подавай.
Теперь кается и называет всех, кого помнит в своей организации. Оставил жену с дочерью без средств к существованию… Спасибо великодушному нашему императору, – продолжал Голицын, – который позаботился о семье бунтовщика и отправил перед Рождеством две тысячи рублей жене с маленькой дочерью. А в день именин его Настеньке императрица подарила от своего имени еще тысячу…
Ну как можно бунтовать против таких правителей?!
Вот что написал сей господин своей супруге: «Я мог заблуждаться, могу и впредь, но быть неблагодарным не могу… Милости, оказанные нам государем и императрицею, глубоко врезались в сердце мое».
Вот как заговорил…
Я это к чему?.. Что и вам есть за что благодарить государя. – И на вопросительный взгляд Рубанова вновь поднялся из-за стола и подошел к нему. – Поздравляю вас с оправдательным аттестатом… Вы свободны, сударь, – протянул пораженному Максиму какую-то бумагу. – Его величество не видит больше причин содержать вас в крепости. Урок за нарушение воинской присяги вы получили. О дальнейшей вашей судьбе узнаете позже. – Позвонил в колокольчик, и вбежавший адъютант вывел безмолвного и потрясенного Рубанова из зала.