Разомкнутый круг

Кормилицын Валерий Аркадьевич

В конце октября начищенные юнкера, сверкая белыми колетами, блестящими пуговицами и сапогами, предстали пред светлые немецкие очи… Блаженно щурясь от предстоящего удовольствия, Вайцман задушевно и по слогам произнес: «Для начала, господа юнкера, займемся пешей экзерсицией!!!»

Присутствующий тут же Синепупенко отметил про себя, как складно барон произнес: пешей эк… эк… сацией… «Почему же мою фамилию выговорить не могет?» Раздумывающего над интересным и злободневным вопросом денщика ротмистр тут же выгнал, чтобы не занимал место – и так в помещении тесно.

«Может, на плац пойти и как следует

их погонять? – тоже стал размышлять Вайцман. – Но там уставы неудобно спрашивать! Буду я из-за них еще туда-сюда мотаться…» – решил остаться дома.

Юнкера, матеря про себя командира, по очереди ходили перед ним, высоко задирая ногу и слушая банальные замечания ротмистра: «Игры в носках мало! Ногу выше!..»

«Как пехтуру какую гоняет!» – скрипел зубами Оболенский. Но самые трудности ждали его впереди… Несмотря на то что его пап`a, узнав об экзамене, преподнес барону дорогую музыкальную шкатулку с четырьмя серебряными херувимчиками по краям, вооруженными золотыми луками, Вайцман долго пытал юнкера вопросами, наслаждаясь мучительными его попытками дать правильный ответ.

Рубанов с Нарышкиным на все вопросы отвечали бойко и без запинки. Приказом от 21 октября мученик Оболенский, а также Рубанов и Нарышкин были произведены в эстандарт-юнкера, еще на ступеньку приблизившись к офицерскому чину.

После нервотрепного экзамена эстандарт-юнкера с гордостью нацепили офицерские темляки на палаши, а дядьки нашили им унтер-офицерские галуны.

– Знаменосец – дело нешуточное! – рассуждали дядьки. – А вот ежели галуны крепко обмыть, то и офицером быстрее станешь, – намекали они.

– В чем же дело, господа дядьки! – обрадовался Оболенский. – На весь второй эскадрон праздник закачу… деньжата имеются, – хлопал по раздутому кошельку. – Вы как на это смотрите, господа штандарт-юнкера? – гордо произнес он их новое звание.

Эстандарт-юнкера смотрели положительно. Нарышкин достал было остатки своих сбережений, но Оболенский отмахнулся, хлопнув тугим бумажником по ладони. У Рубанова за душой не было ни гроша, но он пока не придавал этому значения.

Наняв «ваньку» и придирчиво оглядев его с ног до головы – не тот ли это разбойник, заныкавший водку, князь помчался к «храброму гренадеру», но одноглазый хозяин, без конца растирая кулаком здоровый глаз, словно собираясь его выдавить, чтоб не видеть грядущего безобразия, отказал ему наотрез, ссылаясь на предстоящий ремонт заведения, намеченный еще после того, первого их гуляния…

Не помогли и сто рублей, которые сулил эстандарт-юнкер, с гордостью теребя офицерский темляк на палаше.

– Целый эскадрон!!! – в ужасе повторял «храбрый гренадер». – Вас тогда намного меньше было и то сколько делов натворили… – решился хозяин и тут же закрыл заведение на «починку».

Оскорбленный князь хотел все перевернуть вверх дном, но решил, что игра не стоит свеч, коль одноглазый и так задумал ремонт. Пройдя дальше по набережной Мойки, расстроенный Оболенский наткнулся на заведение с полустертой вывеской, которая гласила: «…рак… на мойки». Покрутив офицерский темляк, он задумался, подошел поближе и, с трудом разбирая выцветшие буквы, еще раз прочел: «…рак… на мойки». «Раками, что ли, угощают из реки?.. Или с помойки?!» – начал рассуждать он, отступив в сторону от двери, из которой показалась нога с двумя красными лампасами на темно-зеленых рейтузах. «Похоже, генерал!» – на всякий случай встал во фрунт эстандарт-юнкер, готовясь отдать

честь. Вслед за ногой вывалился пьяный в стельку фейерверкер гвардейской конной артиллерии с двумя оторванными пуговицами на темно-зеленом мундире, с кивером в одной руке и половинкой белого султана от него – в другой. Четко повернувшись кругом, он минуту щелоктил ртом, набирая заряд, а затем громко харкнул точно на ржавую ручку и, захохотав, побрел, пошатываясь, к своим пушкам.

«Наши люди!» – обрадовался князь, раскрывая ногой дверь и быстро, но осторожно, чтобы не задеть пораженную артиллеристом цель, проникая во внутрь. Оплеванная ручка промелькнула в дюйме от белого колета, и дверь захлопнулась. «Ежели такая ржавая, значит, не первый раз достается…» – подумал он.

Заведение состояло из одной большой комнаты с десятком столов. Маленькие свечечки, за грош – десяток, по одной на два стола, нещадно чадили и освещали только себя. Когда глаза привыкли к мраку, князь заметил, что половина столов свободна, а другую половину занимали лейб-гвардейские уланы. Их темно-синие мундиры казались черными в полумраке комнаты.

– А это что за призрак в трактир пожаловал? – подкатил к нему уланский обер-офицер, но тут же сник, прикинув, что даже на цыпочках еле-еле достанет до плеча вошедшего.

«Трактир! – обрадовался Оболенский, молча отталкивая плечом улана и продвигаясь внутрь. – Ну конечно же – трактир, только первая да последние буквы стерлись… Слава тебе господи, разгадал, что такое "…рак…"».

– Где хозяин! – заорал он.

Уланы, на всякий случай, придвинули к себе четырехугольные фуражки с белыми султанами. «Заволновались! – миролюбиво подумал князь. – Кирасиры вам не задохлики пушкари». – Гордо выпятил грудь и осмотрелся.

Семеня ногами, к нему спешила невысокая худая фигура с животом, выпуклым, как грудь Оболенского. В руках фигура несла короткий свечной огарок, но потолще тех, что стояли на столах. Колеблющееся неяркое пламя освещало мясистый нос, отбрасывающий на стену потешную тень, влажные коровьи на выкате глаза и шикарные густые ухоженные пейсы. «Жид, – с удовольствием подумал князь. – Договоримся! А на "мойки" значит на реке». – Облегченно помотал темляком.

– Судагь! – пропищала фигура, аккуратно поставив огрызок свечи на краешек стола.

Оболенский рискнул сесть на стул и чуть не свалился – одна из ножек отсутствовала. Уланы фыркнули, но открыто заржать не посмели. Владелец «рака» просительно сложил руки на груди, призывая посетителя не нервничать. Нос его алчно зашевелился, почуяв поживу.

– Судагь! Мойша к вашим услугам… – тряхнул он пейсами.

Уланы перестали пить и с интересом прислушивались.

– Завтра вечером второй эскадрон лейб-гвардии Конного полка, – значительно взглянул на уланов, – снимет твою драную харчевню до утра. Выпивка по полной программе при ярких свечах…

– Будут деньги – будут и свечи! – радостно подтвердила фигура, закивав головой. Отражение носа на стене жизнерадостно заметалось от пола к потолку.

– Человек на сорок-пятьдесят рассчитывай, господин Мойша, – чуть помедлив, иронично добавил князь.

– Это большие деньги! – зашевелил пальцами хозяин. – Очень большие! – радовался он.

Оболенский вопросительно смотрел в выпуклые жидовские глаза.

Сто пятьдесят губликов! – произнес тот и возвел влажные коровьи очи к невидимому в темноте потолку, готовясь вплоть до выдранного пейса отстаивать названную цену.