Разомкнутый круг
Шрифт:
Постепенно съезжалась знать. Площадь перед Зимним дворцом запрудили кареты, экипажи и коляски. В воздухе висел гул голосов, слышались веселые возгласы и смех. На специально расчищенной площадке боролись подвыпившие форейторы. Раздеваясь внизу, приглашенные не спеша поднимались по широким ступеням парадной лестницы. Сановники поздравляли друг друга, жены их, ревниво сравнивая наряды и украшения, целовались…
Шум несколько затих, когда по лестнице, в окружении подхалимов, степенно поднималась известная красавица и возлюбленная императора Мария Антоновна Нарышкина. Именно возлюбленная, а не любовница!
У императора Александра было две жены: законная –
Мария Антоновна прошла Аванзал, раскланиваясь со знакомыми, и остановилась у входа в царские покои, увидев стоявшего на посту родственника своего мужа. Весело улыбнувшись ему, она поднялась на носки туфелек и чмокнула часового в щеку, обдав запахом духов и свежих фиалок, букетик которых кокетливо выглядывал из ее волос.
«Как бы это не вошло в моду, – подумала она, – целовать постовых гвардейцев…»
Мысль эта неожиданно развеселила ее, и она произнесла, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности: «Мой брат!».
Она сама и ее наряды служили образцом, а также предметом зависти и сплетен для всех дам петербургской знати. Как всегда, графиня обращала на себя внимание и в этот Рождественский вечер. Дамы, кося на нее завистливыми глазами, досконально обсудили изящное голубое платье и кашемировую шаль, накинутую на плечи, обсудили сами плечи и черные глаза, точеные руки, белую шею с ниткой жемчуга и прекрасную полную грудь.
– На посту говорить не положено! – засмеялась она. – Похудел-то как, бедненький, – потрепала растерявшегося «братца» по щеке.
Окружающие смотрели на конногвардейца и перешептывались. От повышенного внимания общества Нарышкин полыхал алым цветом, в точности как вицмундир появившегося Вайцмана. Грозно хмуря поросячьи глазки, немец шел к своему постовому, но с каждым шагом лицо его меняло выражение, перебрав всю гамму чувств – от злости, безразличия и удивления до растерянности и даже страха, когда понял, кто беседует с часовым. С этим-то последним чувством барон ловко затерялся в толпе и направился проверить двух других юнкеров.
Там, конечно, тоже творился непорядок. Ротмистр сморщился и застонал словно от зубной боли, увидев рядом с Оболенским плотную статс-даму, влюбленно глядевшую на князя. «Старая стерва!» – подумал он. С этой пожилой барыней немец не церемонился и сумел испортить ей Рождество, загнав даму в Концертный зал и при этом обругав ее. В результате последовавшего затем разбирательства выяснилось, что статс-дама является баронессой и немкой по происхождению. Вайцман побоялся копать дальше, уверенный, что она окажется его дальней родственницей. Распрощавшись с сестрой по нации, он опять устремился к Иорданской лестнице, и его белая почти прозрачная кожа приняла серый оттенок, а бесцветные глаза покраснели, когда увидели рядом с эстандарт-юнкером Оболенским уже целую толпу, причем маленький толстенький пап`a трепал сына за плечо, а высокая и важная маман вцепилась в ружье.
– О-о-й! – в голос завыл ротмистр. – «И замечание не сделаешь, так как принимал презенты, и, может, еще дадут… – стараясь не стучать каблуками, тихонько, на цыпочках, пошел в караульное помещение. – Последний раз часовыми их ставлю! Пускай теперь разводящими
Случившиеся шум и колыхание толпы отвлекли барона от раздумий, и он кинулся вслед за всеми. Из царских апартаментов появился его величество в окружении родственников. По правую руку от государя шествовала мать-императрица Мария Федоровна, по левую – законная жена, за ними шли великий князь Константин, увидев которого стоявший неподалеку Шалфеев шумно втянул воздух, так его высочество был похож на своего покойного батюшку, особенно носом… Рядом с Константином шла любимая сестра императора Екатерина Павловна. За этой парой следовали малолетние братья Николай и Михаил. Вайцман попытался вылезти вперед, дабы его заметили, но таких умников было здесь полно и повыше его чинами.
Окончательно расстроившись, выбрался из толпы и, стараясь не смотреть на юнкерский пост, решил все-таки добраться до караульного помещения, но служебное рвение и любопытство взяли верх…
«Так и есть! – чуть не заплакал Вайцман, увидев стройную княгиню Голицыну, улыбающуюся и что-то говорящую Рубанову. – И опять ничего не скажешь! Ее супруг – друг нашего полковника. Мне бы такие связи, так давно бы генералом стал», – позавидовал немец.
– Сударь! Всё на посту стоите? – изо всех сил грохоча шпорами, издалека заорал гордый собой Строганов. – А нас полкан приказал разводящими ставить! – похвастался он. – Господа! Имеем честь предложить вам шуточное новогоднее пари… Спор на сто рубчиков с носа, – видя, что заинтриговал Рубанова, продолжил он. – Утром первого января вы должны подъехать к любимому «храбрецу» и зайти туда прежде, чем в жидовскую «мойку», и заработаете по стольнику…
– А ежели забудемся и с пьяных глаз забредем к Мойше?..
– …То триста рублей заработаем мы!.. – радостно хлопнул в ладоши кавалергард.
– Гм-м! Заманчиво! – дотронулся Максим до сердца, где во внутреннем кармашке колета хранились его сбережения.
«Неплохо было бы удвоить имеющуюся сумму! – размечтался он. – Да и пари -то пустячное…»
– Согласен! – протянул руку Строганову.
– Глупцами быть – от такого пари отказываться! – убежденно разглагольствовал Оболенский, пока Вебер строил команду.
– А кто против-то? – вставил слово Нарышкин. – Сто рублей – они на дороге не валяются…
– Главное, натянем нос кавалергардам! – потирал руки князь.
Увлеченный спором, Оболенский бодро промаршировал дистанцию и после команды «Вольно!» разъяснил свое видение предмета.
– Запишем и положим листки во все карманы, – рассуждал он, – когда и куда должны зайти в первую очередь… И какие бы пьяные ни были, хоть один прочтет и вспомнит. Господа! – все не мог успокоиться он. – До вечера отдыхаем, вечер и завтрашний день проводим кто как хочет – то есть пьем! Новогоднюю ночь празднуем вместе, можно – у меня дома, а лучше – в казарме, и утром едем выигрывать пари.
На том и порешили!
Следующий день Рубанов провел в обществе княгини Голицыной. Перед обедом она увлеченно пересказала Максиму все происшествия на балу, затем, плотно пообедав и в меру выпив вина, поехали кататься на санях. Тихая, безветренная и слабоморозная погода благоприятствовала встрече Нового года. Рубанову в шинели было как раз в пору, а княгине в собольей шубе и шапке стало жарко. Растегнувшись, она весело махала знакомым. Те, кто постарше и поважнее, величественно проплывали в роскошных каретах с гайдуками на запятках, а молодые, как и они, мчались на лихих тройках.