Разомкнутый круг
Шрифт:
– Барина с дочкой нет? – с тайной надеждой спросил у извозчика и грустно опустил голову, услышав ответ.
У парка Максим спрыгнул с телеги и, расплатившись с мужиком, встряхнул плащ, на котором сидел, накинул его на плечи. Каску не надел, а сунул под мышку. Легкий ветерок трепал светлые волосы, перебирая пряди и приятно касаясь щек. На секунду Максим прикрыл глаза и представил, что это Ее пальцы ласкают его лицо, затем вытащил золотой крестик и прижался к нему губами, вспоминая не Бога и поклоняясь в эту
Пройдя вдоль чугунной решетки забора, он вышел к воротам, которые, как и тогда, зимой, оказались распахнутыми и словно приглашали его пройти внутрь. Несмело, с непонятной и даже смешной робостью, он шагнул, затаив дыхание, в Ее парк. «Чего-то сердце как стучит?.. Будто в будуар к даме влез…» – Поглядел на белый барский дом и счастливо улыбнулся, вспомнив первую свою встречу с зеленоглазой девчонкой.
Со стороны усадьбы навстречу ему уже неслись два сторожевых знакомца волкодава, заходясь яростным лаем. На крыльцо выбежал дворовый и, увидев, что в парк вошел не ворюга, а офицер, тоже во всю силу, потешно тряся губами, принялся свистеть, призывая собак.
«Как же, дадут тебе полюбоваться на парк, вспомнить юность и расчувствоваться…» – Стянул он с плеч плащ и в качестве приза беззлобно огрел первую из подбежавших псин. До волкодавов тут же дошло, что их зовет хозяин. Дружно повернув, они молча кинулись на свист, скромно поджав хвосты.
Загребая палый лист ногами, к Максиму спешил слуга.
«Этот тоже праздник отметил…» подумал Максим и, важно нахмурив брови, обратился к лакею:
– А что, любезный, генерала в имении нет? – он хотел добавить «с дочкой», но почему-то не решился.
Понаблюдав, как лакей старательно помотал головой (при этом у него ходуном заходили плечи, а затем он весь закачался из стороны в сторону), Максим продолжил:
– Ну что ж!.. Я ваш сосед и здесь проездом, посижу-ка я, мил человек, в беседке… устал что-то.
У дворового амплитуда колебаний постепенно угасла, и он стоял ровно, мутными глазами разглядывая посетителя. Когда до него дошла суть просьбы, он начал кивать, на этот раз утвердительно, опять превратившись в маятник, только качающийся в противоположную нежели в первый раз сторону.
Пройдя мимо вибрирующего слуги, Рубанов не спеша пошел к беседке по прямой, как стрела, липовой аллее. Багряный сухой лист приятно шелестел под ногами.
«В тот раз были белые от снега, – окинул взглядом липы, – а сейчас багровые, словно им за что-то стыдно… Ого! Начинаю сюсюкать, как юный пиит…» – обернулся он.
Слуга с трудом поднимался с земли…
«Стану уходить, еще какой-нибудь вопросец задам…» – хмыкнул Максим.
Как раз на Покров, сразу после обеда, Рубанов услышал во дворе тележный скрип и голоса. Он очень удобно лежал на диване и философствовал на тему служебной карьеры
Дошел уже до полковника, и Мари в огромном ряду других соискательниц безуспешно добивалась его ответного чувства и взаимности… «Да чего там орут, каины?.. – с раздражением отвлекся от приятных мыслей. – Агафон с мужиками так рычать не станут, так кого же это черти принесли? Может, нянька еще нескольких крестьян в помощь Агафону прислала?..» – рассуждал он.
За несколько дней до Покрова конюх с двумя деревенскими мужичками, приданными ему в помощь, утепляли на зиму барский дом: приваливали где надо завалинку, проконопачивали пазы, промазывали рамы.
– Чини избу до Покрова – не то не будет тепла! – приговаривала Лукерья, подгоняя работничков.
Она крепко брала бразды правления в свои «немощные» руки.
«Похоже, так и есть», – раздумывал Максим, все еще находясь в приятной послеобеденной неге. Мысли лениво перекатывались в голове: «Надо сказать, пусть ворота навесят…» – незаметно для себя задремал он, в ту же минуту в дверь постучали и, шмыгая лаптями, влетел Агафон.
– Ваша благородия, ваша благородия! – подбежал он к Максиму и стал трясти его.
– А-а! Чего?! – подскочил тот и сел на диване.
– Ваша благороди-и-я-а! – заскрипел зубами Агафон и радостно сжал кулаки. – Там Данилку пымали… – счастливо всхлипнул он, – попался, наконец, аспид…
Тут же в зал вошел, стуча добротными сапогами, маленький Изот Михеевич и довольно улыбнулся.
– Пымали все ж! На ярманку в Чернавку приперся, дьявол. Выпить, вишь, захотел, а знакомцы мне и донесли… – подошел он поближе и оттеснил плечом Агафона.
Все-таки виновником торжества был он, а не конюх.
Максим надел сапоги и уверенно ринулся на крыльцо, по пути покосившись на дверь в материнскую комнату. За ним семенил Изот и, спеша, захлебываясь словами, брызжа слюной, бестолково размахивая руками, пытался на едином дыхании рассказать, как было дело…
– Да ладно! – отмахнулся от него Рубанов, словно от надоедливого рыжего шмеля. – Потом расскажешь…
– Попался, голубчик! – многозначительно произнес он, окинув хозяйским оком двор и два грязных тарантаса.
В заднем, набычившись и опустив голову, придерживаемый Кешкой и полицейским сидел Данила.
– Поймали беглеца, ваше благородие господин корнет! – отдал честь и отрапортовал усатый пожилой полицейский. – Сдался тихо, без буйства, – подтвердил он. – Что прикажете?.. – вопросительно поднял брови.
Максим незаметно посмотрел в сторону материнского окна. Штора была опущена. Взгляд его остановился на испуганно жавшихся к стене дома двух рубановских мужичках – агафоновских помощниках. «Вон как народ замордовал… и связанного боятся!»
– У-у, ирод! – подошла к Даниле и замахнулась Лукерья.