Разрушенная
Шрифт:
— Завтра садись в автобус в семь утра, — шепчет в ответ Финли.
Я киваю.
Тем же вечером начинаю рисовать портрет Мэдисон. Почему я не сняла ее на камеру, когда была возможность?
Сообщить о ней в ПБВ — значит вступить в контакт с Эйденом. Или мне сделать это самой? Он объяснил, как связаться с его знакомыми: оставить зашифрованное сообщение на доске объявлений, потом ждать, когда ответят.
Это на случай чрезвычайный. Наступил ли такой сейчас?
Да.
Удивительно, но портрет Мэдисон удается мне относительно
Почти заканчиваю, когда раздается слабый стук в дверь; быстро засовываю рисунок под кровать. Заглядывает Стелла, не решаясь войти, но я киваю головой, и она закрывает за собой дверь.
— Прости за вчерашний вечер, — говорит она.
— И ты меня прости. Давай не будем говорить сегодня о делах? — предлагаю я. — У меня уже просто нет сил.
— Конечно, — с облегчением соглашается она. — У меня идея: давай устроим себе праздник.
— Какой?
Она улыбается. Достает ключ.
— Вот такой! — Идет ко второму шкафу, отпирает замок. Оборачивается ко мне. — Иди сюда.
Встаю и иду к ней. Стелла открывает дверцы, внутри полки, забитые свертками в яркой упаковке.
Смотрю на нее, ничего не понимая.
— Это для тебя: твои подарки на дни рождения.
— Правда?
— Да. По одному на каждый год нашей разлуки. Потому что я никогда не сдавалась, Люси. Ни разу. Каждый год к третьему ноября здесь появлялся новый подарок. — Она касается моей щеки. — Почему-то я всегда верила, что ты вернешься ко мне. — Стелла усиленно моргает. — А теперь помоги мне перенести их. — Накладывает мне на руки большие и маленькие свертки, последние забирает сама. Мы распределяем их по кровати.
— Начинай, — говорит она.
— Мне можно их развернуть?
— Конечно. Разве они не твои? Хотя некоторые тебе уже не пригодятся. Начинай с самого первого, — предлагает она и подает мне сверток с надписью «11» на бумаге. — Где твоя камера? Я хочу фотографии с дня рождения!
Я смеюсь, качаю головой:
— Как ты объяснишь, если их обнаружат?
Улыбка на ее лице меркнет:
— Ладно. Ты права, это слишком опасно.
— Нет, мысль хорошая. Может быть, в следующем году? Только у меня день рождения не в ноябре.
Она испуганно смотрит на меня:
— О чем ты?
— Теперь у меня день рождения в сентябре! По поддельному удостоверению мне, как Райли, исполнится восемнадцать лет 17 сентября.
— Ага. Конечно. — Она улыбается, напряжение уходит. — Ты уже пользовалась своей камерой?
— Пока нет. Извини. Завтра возьму с собой.
Мы принимаемся за свертки, и вскоре кровать завалена оберточной бумагой, а я вся в подарках на одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый и шестнадцатый дни рождения. Здесь одежда, из которой я по большей части выросла, художественные принадлежности. И шикарный кожаный портфель.
— Последний, — говорит она и протягивает сверток, приготовленный к моему семнадцатилетию.
Я аккуратно разворачиваю бумагу. Внутри мягкий светло-зеленый джемпер из замечательной нежной пряжи.
— Красивый, — говорю я.
— Нравится? Тебе
Вместо ответа я натягиваю джемпер поверх пижамы, расправляю его.
— Отлично.
Она снимает мне очки.
— Прекрасно сочетается с твоими зелеными глазами. Я вязала его поздними вечерами.
— Спасибо. — Я снова надеваю очки. — Но пусть останется секретом, что он подходит к моим глазам.
— Конечно. — Она собирает оберточную бумагу, запихивает в мешок и деловито добавляет: — Сожгу.
— Прости меня, — прошу я.
— За что?
— Трудно ведь держать в секрете все, что касается дочери?
— Главное, что ты вернулась. — Тень пробегает по ее лицу. Она собирается что-то сказать, но я успеваю опередить:
— Сегодня никаких разговоров о делах, помнишь?
— Хорошо. В следующий раз. Теперь поспи.
Стелла помогает мне спрятать подарки в шкаф; оставляю только предметы для рисования и кое-что подходящее из одежды. Она направляется к двери, потом оборачивается:
— Все-таки скажу кое-что. Ты была права. Мне не следовало вмешиваться в твои испытания. Я сделаю так, что они никак не повлияют на твое распределение, хорошо?
Уходит.
Ладно. Я смотрю на дверь, за которой она скрылась. В самом деле сделает? Время покажет.
Достаю почти законченный портрет Мэдисон, наношу последние штрихи и кладу его в карман пальто.
Не могу успокоиться, несмотря на поздний час — спать совсем не хочется. Отпираю первый шкаф и достаю альбомы. Каждый начинается со дня рождения, и я снова смотрю на праздничные снимки: подарки, торт, улыбки. За исключением, конечно, первого альбома. На самом деле первый день рождения приходится на тот день, когда человек появляется на свет, разве не так? И ему положен торт с большой цифрой «ноль» сверху. Вместо этого в альбоме мои снимки: я смеюсь, тянусь за игрушками, ползаю по полу. Очень неохотно принимаю ванну.
Убираю альбомы и, выключив свет и закрыв глаза, прижимаю к себе мягкую зеленую шерсть, все еще надетую на пижаму. После боли, вызванной сном про папу и его записку, после нахлынувших воспоминаний мне наконец-то тепло, и я чувствую, что кому-то нужна. Может быть, достаточно Стеллы. Одного любящего родителя, который никогда от меня не откажется.
Каждый год она подыскивала мне подарки, которые нравятся и сейчас. Заботливо заворачивала их, прятала в шкаф — все для дочери, которую она, может быть, уже отчаялась увидеть. Как это все нестерпимо грустно, хотя я уже вернулась.
Тем труднее вынести мысль, что эти годы тебя кому-то не хватало.
ГЛАВA 18
Утро начинается рано. Как и договаривались, Финли в семичасовом автобусе; я киваю ему и молча сажусь впереди.
Выйдя из автобуса, я молча направляюсь к задней двери кафе Коры. Финли идет следом и нагоняет меня возле входа. Я стучу. Дверь заперта, но вскоре открывается.
Кора видит нас, и в ее глазах сразу загорается надежда.
— Заходите, — говорит она, и мы проскальзываем внутрь. Она выглядывает в темную аллею, потом захлопывает дверь и запирает ее.