Разрушенная
Шрифт:
Ничего не говорю. Сажусь рядом с ним, словно своим присутствием могу как-то помочь.
ГЛАВА 15
Захожу в приемную пансионата. Время чаепития миновало, но здесь стайка бледных от волнения, перешептывающихся между собой девушек. Новости разлетаются быстро.
— Где Стелла? — спрашиваю я.
Одна из них указывает на дверь кабинета, но не успеваю я направиться к ней, как дверь открывается. Стелла кивает всем и идет через
— Подождите. — Она оборачивается на мой голос. — Вы знаете, что случилось с Мэдисон? — спрашиваю я, и шепот прекращается.
Стелла останавливается. Смотрит на меня, и ее глаза говорят: «успокойся», но я не подчиняюсь:
— Вам ведь известно, что ее забрали сегодня лордеры. Довольно странно — как раз на следующий день после того, как Астрид, ваша мать, приезжала на обед.
— Достаточно, Райли.
— Нет, не достаточно. Совсем не достаточно; еще ничего и не сказано. Что вы собираетесь предпринять по этому поводу? — Краешком сознания я отмечаю, что остальные девушки придвинулись ближе, что все молчат, но наблюдают за разворачивающейся на их глазах сценой, раскрыв рты. Взгляды перебегают со Стеллы на меня.
— Я ничего не могу поделать.
— Но она — ваша мать. Это что-нибудь значит?
Стелла не отвечает
Я качаю головой. Слышу, как Элли подходит и берет меня за руку. Тянет к двери в коридор, за которым находится моя комната, и я позволяю себя увести. Поднимаюсь по ступенькам, но наверху, возле двери, останавливаюсь и смотрю на Стеллу. Она все еще неподвижно стоит на том же месте.
— Нет. Похоже, действительно ничего не значит, — говорю я и вместе с Элли выхожу в коридор.
«Отведите ее в башню!» — так в шутку сказала Мэдисон, когда в первый раз провожала меня в мою комнату.
Элли пытается вызвать меня на разговор, но я отсылаю ее и запираю дверь. Все мои друзья исчезают. Паунс скребется в дверь, но я не обращаю внимания. Начинается ужин, но я остаюсь в комнате. Никто не приходит проведать меня — они знают, где я, знают, что не вышла к ужину, ну и что?
Никто даже слова не сказал. Разве не в этом главная проблема? Если бы все мы, каждый житель страны, поднимались и говорили «прекратите, хватит» всякий раз, когда подобное происходит, разве это не прекратилось бы?
Похоже, я начинаю рассуждать, как Эйден.
Поздно вечером в мою комнату тихо стучатся. Дверь открывается. У входа стоит Стелла и смотрит на меня. Я сижу в кровати, закутавшись в одеяло и прислонившись к стене.
— Вижу, ты еще не спишь. Я подумала, ты, может, проголодалась? — Она держит в руке тарелку с ужином.
Я качаю головой и скрещиваю руки на груди.
Стелла заходит, ставит тарелку на стол. Садится на стул.
— Почему ты так разозлилась на меня?
В упор смотрю
— Тебе перечислить?
— Говори спокойнее. Что бы ты там ни думала, я ничего не могу сделать для Мэдисон. Она зашла слишком далеко.
— Она тебе никогда не нравилась.
— Неправда. Временами с ней бывало трудно, но…
— Тогда почему ты ничего не сделала? Почему не позвонила Астрид? Она должна тебя послушать.
— Астрид не станет меня слушать.
— Значит, такая у тебя философия? Что матери не должны слушать своих дочерей?
— О чем ты говоришь?
Я качаю головой.
— Сейчас это не важно. Важна Мэдисон. Астрид должна услышать от тебя, что поступила несправедливо, и вернуть нам Мэдисон! Как она могла позволить схватить ее, если Мэдисон всего лишь честно ответила на вопрос, просто сказала, о чем на самом деле думает?
— Слишком много правды тоже бывает во вред. И будь осторожна, когда говоришь о своей бабушке!
— Ты что, защищаешь ее?
— Не совсем так, но…
— Но что?
Стелла вздыхает:
— Ей кажется, что она поступает правильно. Что она защищает всех остальных, убирая…
— Убирая гнилые яблоки? Какая чушь! Она всего лишь свихнувшаяся от власти, манипулирующая людьми психопатка.
— Думай, что и кому говоришь!
Я качаю головой:
— Ты с ней заодно.
— Она моя мать.
— Это недостаточное основание. Люди должны заслуживать уважение, даже матери.
— Люси! Ты ей многим обязана. Не говори о ней так. — Стелла смотрит тревожно, словно у стен есть уши, но если и так, сейчас мне все равно.
— Чем? Чем я ей обязана?
Стелла не отвечает.
— Ты такая же, как она.
— Что ты имеешь в виду?
— Делаешь то, что считаешь лучшим для меня, понятия не имея, чего хочу я.
Она смотрит на меня, в глазах угадывается беспокойство.
— Да, я все узнала: ты дернула за веревочки, разве не так? Ты записала меня для прохождения испытаний в пансионате. Значит, ни мои поступки, ни слова не имеют значения — уже определено, где я окажусь?
Вот оно, в ее глазах. Подтверждение.
— Люси, выслушай меня. Я просто хочу уберечь тебя от опасности. Тебя найдут, если…
— Меня найдут, если ты будешь называть меня Люси и если ты, таким образом, привлечешь ко мне внимание. Если бы папа был здесь, ничего этого не случилось бы. Ничего бы мне не угрожало.
Она вскакивает:
— Замолчи! Сама не знаешь, о чем говоришь. Ты его даже не помнишь!
Я не отвечаю, но она, должно быть, читает в моих глазах, и на лице проступает ярость.
— Помнишь. Помнишь его. Но не помнишь меня. — Она холодно складывает руки на груди, по бледным щекам идут красные пятна.