Разрушители. Грибки и грядущая пандемия

Моноссон Эмили

Погребенные на несколько лет или больше тайники с семенами³² прорастают, когда для этого есть условия, и дают начало скоплению саженцев, так что, если ореховка покинет белокорую сосну, надежды на появление новых деревьев почти не останется. Птицы помогают размножаться деревьям, а деревья обеспечивают птиц пищей. От такой тесной взаимосвязи выигрывают оба вида³³. Но пузырчатая ржавчина нарушила этот цикл, белокорые сосны погибают, а ореховки скоро могут найти семена в других местах. Томбек опасается, что если ничего не предпринять, то некоторые региональные популяции белокорых сосен могут исчезнуть в течение столетия.

Грибок – не единственная угроза растительному миру. Меняющийся климат вынуждает деревья искать более подходящие места обитания, и они постепенно перебираются на возвышенности, туда, где прохладнее. В некоторых регионах в ближайшем будущем, вероятно, наступит потепление. Добавьте к этому естественные циклы бурного роста и спада численности жуков, например горных сосновых

лубоедов. Они родом с Запада, и пусть их любимые виды для обитания – сосна скрученная и подобные ей, поражаются все сосны, включая белокорые. Самка прогрызает себе путь через защитную внешнюю кору и проникает в более мягкое, живое нутро. При этом она выделяет феромоны, то есть химические вещества, которые привлекают других жуков – как самцов, так и самок – на то же дерево. Там она откладывает десятки яиц. Неполовозрелые жуки проводят большую часть своей жизни под корой, питаясь от дерева, а когда готовы к спариванию, выходят наружу и в течение нескольких дней прогрызают себе путь в другое дерево³⁴. Сильная атака убивает дерево, а массовая вспышка заболевания в каком-либо регионе приводит к гибели целые леса. Похоже, что потепление, вызванное изменением климата, благоприятствует нашествию жуков³⁵. Поскольку к пузырчатой ржавчине добавляются изменения климата и вредительство жуков, белокорые сосны сталкиваются с тройной угрозой, что вызывает особенную тревогу, поскольку история уже знает случаи, когда для вымирания целого вида оказалось достаточно воздействия всего одного грибка. Этот вид – американский каштан.

* * *

Американский каштан (Castanea dentata) когда-то в изобилии населял Аппалачи, от Голубого хребта до Беркшира и дальше. Но большинство из нас никогда не видели его в полном расцвете, а ведь было время, когда американский каштан считался властелином этих краев. Летом эти высокие деревья, украшенные белыми мягкими сережками, возвышались над пологом леса, а осенью сбрасывали столько сладких орехов, что их можно было собирать ведрами. О тех временах напоминают названия, встречающиеся в этой местности: Каштановая равнина, Каштановый холм, Каштановая улица. Вокруг этого быстрорастущего дерева с твердой древесиной³⁶ крутилась жизнь очень многих людей: лесорубы были при деле, а устойчивые к гниению пиломатериалы шли на постройку корабельных мачт и железнодорожных шпал, а также жилых домов.

В начале 1900-х годов стоимость каштановой индустрии превышала 20 миллионов долларов (сегодня эта сумма составляет более 600 миллионов долларов). Некоторые деревья достигали трех метров в диаметре и даже больше, и одного большого каштана могло хватить на постройку целой хижины. В ход шло все, и особенно плоды, которые употребляли в жареном виде, – орехам слагали целые оды. До нас дошли фотографии, на которых запечатлены целые семьи, собиравшиеся вокруг огромных каштановых стволов. Орехи служили пищей и диким животным – подобно белокорым соснам, американский каштан был важной составляющей для существования животного мира. Орехов было так много, что фермеры отправляли в каштановые леса домашних свиней на откорм, а позже лакомились свининой со вкусом каштана. Деревья были центром, вокруг которого строилась жизнь. Одни ученые считают, что в некоторых регионах каждое четвертое дерево было каштаном, другие утверждают, что каштановые заросли когда-то занимали почти 30 % территории Национального парка Грейт-Смоки-Маунтинс³⁷.

Среди тысяч деревьев и кустарников, растущих в Нью-Йоркском зоологическом саду, ныне известном как зоопарк Бронкса, были и каштаны. Природный заповедник, являющийся проектом Нью-Йоркского зоологического общества³⁸, был спланирован таким образом, чтобы оставить посреди растущего города кусочек нетронутого леса. Зоопарк открыл свои ворота в 1899 году, и животные выставлялись в нем не в клетках, а в естественной среде обитания – насколько это было возможно. Если вольеры и существовали, то были замаскированы, и ничто не мешало посетителям увидеть, как пасутся на лугах стада антилоп, как ведут себя луговые собачки и бобры. Одна из особенностей зоопарка – животных здесь можно было наблюдать не по одиночке, а целыми сообществами. Прямо посреди Нью-Йорка располагались холм, на котором паслись овцы, водоемы с плавающими в их водах выдрами, крокодилами и аллигаторами, – и все это в окружении дикой растительности. Секретом, благодаря которому зоопарку удалось добиться такой популярности у горожан, была именно она – зелень, а за нее отвечал молодой немецкий иммигрант по имени Герман Меркель, ставший первым лесничим этого заповедника. Если деревья в парке росли и поражали воображение буйными кронами – это постарался Меркель. По мере того как город разрастался, островок зелени в его сердце становился все более ценным. Большая часть городских деревьев росла именно здесь, и, по мнению Зоологического общества, они «не уступали» по значимости населявшим его животным. Антилоп и крокодилов можно было заменить, но если упадет вековой дуб или каштан, то исчезнет навсегда. «Гибель обширного леса, который расположился в пределах Нью-Йорка, – отмечало общество в 1898 году, – стала бы не чем иным, как катастрофой». Поэтому они и наняли Меркеля, чтобы сохранить дубы, вязы, тюльпановые деревья и каштаны, которые укрывали парк своей тенью.

Герман

Меркель знал парк как свои пять пальцев. Помимо ухода за тысячами деревьев, он и его команда высаживали травы, кустарники и цветы. Когда Меркель не занимался растениями, то помогал отлавливать сбежавших животных (маленькую пуму, «не более и не менее» опасную, чем фокстерьер, и луговых собачек, роющих в земле норы). Он построил и укрепил каменные стены у вольера львов³⁹, обеспечил надлежащий дренаж для антилоп, построил бетонные барьеры вокруг деревни луговых собачек. И вот летом 1904 года он заметил⁴⁰ на некоторых каштанах пожелтевшие листья, которые скрутились по краям, словно уже пришла осень. Присмотревшись внимательнее, Меркель обратил внимание на красные и оранжевые пятна, усеивающие ветви, на которых стали отмирать листья, – пустулы, явно свидетельствующие о заражении каким-то грибком. В этом не было ничего хорошего, кроме того, что заболевание поразило всего несколько деревьев. Меркель подумал, что, возможно, в тот год они подверглись особому стрессу, поскольку за холодной зимой последовала засуха⁴¹. Каким бы ни был паразит, может, он погибнет за зиму и больше не вернется? Но он вернулся. К следующему лету, в 1905 году, каждый из 1400 каштанов умирал или уже погиб – это были практически все каштановые деревья в парке. Не имело значения, где они находились, сколько им было лет, какого они были размера. От недавно посаженных ростков до старых, «первобытных», исполинов со стволами диаметром по 3–3,5 метра – все они были заражены⁴², сделав кошмар руководителей парка явью. В надежде найти лекарство и хоть какую-то помощь Меркель отправил образец в Министерство сельского хозяйства США, где тот попал на стол Флоры Паттерсон. К сожалению, она ошиблась, посчитав его обычным грибком, поражавшим некоторые деревья⁴³, хотя и отметила, что не знала, чтобы он поражал еще и каштаны. Меркелю было рекомендовано обрезать больные ветви и обработать их новым фунгицидом⁴⁴.

В начале 1880-х годов французский профессор ботаники Пьер-Мари-Алексис Милльярде заметил нечто странное на винограднике в Медоке (регион Бордо), часть которого была заражена мучнистой росой. В то время некоторые виноградари обрабатывали лозы смесью медного купороса и гашеной извести, чтобы неестественный сине-зеленый оттенок отпугивал вредителей. Но Милльярде заметил, что обработанный виноград не поражается плесенью, и задался вопросом, не работает ли отпугивающее средство еще и как фунгицид. Так и оказалось – никакого ущерба для винограда и других растений. По крайней мере, так гласит история⁴⁵. Скорее всего, Милльярде уже знал, что химическая смесь может предотвратить грибковую инфекцию.

Год спустя весть о смеси «Бордо» пересекла Атлантику⁴⁶ и с легкой подачи фитопатолога Беверли Гэллоуэя из Министерства сельского хозяйства США, который был начальником Паттерсон, средство приобрело большую популярность. Оно стало основным фунгицидом, использующимся для обработки сельскохозяйственных культур по всей стране, и эта тенденция сохраняется по сей день. Правда, есть одна загвоздка. Бордоская смесь не может проникнуть в растения. Грибки погибают, когда остатки меди на листьях смачиваются росой или дождем. Влага позволяет высвободить ионы меди, способные разрушать белки, включая важнейшие ферменты грибков и других патогенов. Это не системный, а местный препарат, который лучше всего действует, когда грибки находятся на листьях, стеблях или коре растения. После применения он легко смывается дождем и больше не оказывает действия на растение (но медь накапливается в почве, что приводит к определенным проблемам на тех участках земли, где растения обрабатывались в течение десятилетий)⁴⁷.

Бордоская смесь могла бы быть полезной и для каштанов⁴⁸ в борьбе с чумой, если бы грибок был обнаружен до того, как прорастут споры. Однако, как только он проник в дерево, никакая местная обработка не могла помочь. А если бы шанс на успех все же существовал, сколько бы средства понадобилось, чтобы опрыскать все сучья и стволы всех исполинских деревьев? Так что Меркель начал обрезку и травление, но, поскольку в парке насчитывалось более тысячи деревьев – а за его пределами, по слухам, заражение пошло гораздо дальше, – эффект от его работы оказался незначительным. Растения захватил не обычный древесный грибок, и Меркель решил обратиться к другому специалисту.

Уильям Меррилл был новым помощником куратора Нью-Йоркского ботанического сада, расположенного неподалеку от зоопарка. Меркель попросил⁴⁹ его осмотреть больные деревья, и молодой амбициозный специалист не согласился с диагнозом Паттерсон. Даже если Министерство сельского хозяйства США правильно определило заболевание, почему оно вдруг превратилось в настолько смертоносное? Эта микологическая загадка стала для Меррилла карьерным трамплином, и он написал в своей автобиографии (говоря о себе в третьем лице): это был «еще один своевременный виток в лестнице удачи, по которой он поднимался к славе и влиянию»⁵⁰. Сперва Меррилл привез в лабораторию грибок и заразил им веточки каштана, чтобы убедиться: симптомы вызывает именно он.