Разрушительная ложь
Шрифт:
– Мы заключили сделку, – холодно заявил он, вызвав во мне волну негодования. – Ты сопровождаешь меня на мероприятиях; я позирую на фотографиях и исполняю роль твоего парня. Ты же не хочешь все испортить, когда все идет так здорово, верно?
Да, но это не значит, что Кристиан может мной командовать.
– Ты меня шантажируешь?
Его улыбка лучилась ленивым обаянием и весельем.
– Не шантажирую. Убеждаю.
Теперь он сам использует эвфемизмы.
– Называй как хочешь.
– Быстро
Наши взгляды столкнулись в молчаливой битве.
У меня не было ни малейшего желания покидать квартиру. Я могла счастливо прожить здесь всю оставшуюся жизнь. В безопасности и тишине, с фильмами, мороженым и интернетом. Что еще нужно девушке?
Человеческое общение. Солнечный свет. Жизнь, – прошептал голос.
Я сжала зубы. Замолчи.
Заставь меня. Я почти увидела, как бестелесный голос высунул язык.
Спорю сама с собой, как пятиклассница. Я достигла какого-то нового дна.
– Сорок две минуты, Стелла. – Во взгляде Кристиана мягко замерцала надвигающаяся опасность. – Мне нужно заключить контракт, поэтому если ты собираешься отсиживаться, как трусливая отшельница, говори прямо, и я расторгну нашу сделку.
Трусливая отшельница. Слова скользнули по позвоночнику, как насмешка.
Так он меня видит? Я действительно такая? Меня настолько выбила из колеи одна анонимная записка, что я позволила ей управлять своей жизнью?
Где та девушка, что вышла с утра из дома и поклялась не поддаваться страху?
Эфемерна, как утренний дождь и мечты о совершенстве. Постоянно борется за жизнь и умирает от клинка моей тревоги.
Я отпустила дверную ручку.
– Ладно. – Слово вырвалось прежде, чем я успела передумать. – Я пойду.
Просто чтобы доказать, что я не настолько слаба, как думает мир.
Никакой улыбки, но мерцание опасности потускнело, оставив лишь тлеющие угли.
– Хорошо. Сорок минут.
Я поджала губы.
– Ты – самый невыносимый таймер обратного отсчета на свете.
Смех Кристиана последовал за мной в комнату, где я перерыла шкаф, остановившись на шелковом топе под блейзером, джинсах и бархатных балетках.
Несмотря на терзающие опасения, мне удалось вернуться в гостиную с невозмутимым видом.
Сдержанно, спокойно, собранно.
Увидев меня, Кристиан не сказал ни слова, но его взгляд приник к моему телу, согревая изнутри.
Мы ехали в галерею в тишине, не считая мягкой классической музыки, льющейся из динамиков. Я была благодарна ему за молчание. Нужно было собраться с силами перед вечерним выходом, хотя тело уже перешло в режим домашнего отдыха.
Волнение усилились, когда впереди появилась галерея.
Я в порядке. Ты в порядке. Мы в порядке.
Я
Я в порядке. Ты в порядке. Мы в порядке.
К счастью, на открытии галереи оказалось меньше людей, чем на благотворительном вечере. Максимум три дюжины гостей – как творческие люди, так и представители высшего общества. Они слонялись по белоснежному залу, тихо переговариваясь за бокалами шампанского.
Мы с Кристианом ходили и болтали обо всем, от погоды до сезона цветения сакуры. Я участвовала, где могла, но, в отличие от благотворительного вечера, позволила ему взять инициативу на себя.
Я слишком устала для остроумных реплик и обаяния, хотя было приятно впервые за неделю снова оказаться среди людей.
Я оставалась с Кристианом, пока не приехал Уайатт с женой.
– Действуй, – сказала я. – А я посмотрю остальную часть выставки.
У меня не получалось слушать деловые разговоры, не засыпая.
– Прерви меня, если понадоблюсь. – Кристиан пронзил меня мрачным взглядом. – Я серьезно, Стелла.
– Хорошо.
Ни за что. У меня возникала аллергия от одной мысли о том, чтобы прервать кого-то во время разговора. Это так неловко и грубо – лучше броситься в ледяной бассейн посреди зимы.
Пока он разговаривал с Уайаттом, я бродила по выставке. Художник Мортен (только имя) работал в жанре абстрактного реализма. Сочные, порой необычные и всегда красивые картины. Смелые мазки изображали самые темные эмоции: ярость, зависть, вину, беспомощность.
Я остановилась перед холстом, спрятанным в углу. Прекрасная молодая девушка с задумчивым видом смотрит в сторону. Лицо настолько реалистичное, что можно принять за фотографию, если бы не полосы краски, стекающие по щекам на абстрактный торс. Они сливались в темную лужу в нижней части картины, а черные волосы девушки растворялись в ночном небе.
Не такая большая и яркая картина, как остальные, но она почему-то взяла меня за душу. Может, дело было в выражении глаз – будто она мечтает о рае, которого никогда не достичь. А может, в общей меланхолии – ощущении, что, несмотря на красоту, в ее жизни больше темных дней и одиноких ночей, чем радуги и солнечного света.
– Она тебе понравилась.
Голос Кристиана вырвал меня из мыслей.
Я так долго рассматривала картину, что не заметила, когда он закончил разговор с Уайаттом.
Я не обернулась, но почувствовала тепло его тела, и руки покрывались мурашками. Парадокс, стоящий человека, стоящего у меня за спиной.
– Девушка. Я… – Понимаю ее. – Думаю, она красивая.
– Да.
Мягкое, многозначительное понижение голоса заставило задуматься, имеет ли он в виду картину или что-то другое.