Разведка боем
Шрифт:
– Да, хватит уж притворствовать! Вижу, не дрыхнешь! – внезапно ворвалось в слегка кружащуюся голову Аламеза добродушное ворчание Грабла Зингера, почему-то сопровождаемое похрустыванием и причмокиванием. – Давай уж, подранок, подымайся! Нечего прохлаждаться без дела! Ножка-то покалеченная ужо совсем поджила!
« Это точно сон! Пока хороший, а как глаза открою, так и полезет всякая жуть! Откуда здесь взяться Граблу? Да и как такое может быть наяву: он жрет, за обе щеки косточками хрустит, а я запахов не чую! Ни дымком костровым, ни жареным мясом не тянет! – подумал Дарк, но глаза все-таки открыл, резонно рассудив, что коль уж посланный ему кошмар так упорно стучится в сознание, то все равно, рано или поздно, а доберется до его головы. – Оттягивать неизбежное – не самый лучший способ бороться с бедами! Нельзя слишком долго прятаться от настырного врага, а то привыкнешь к страху, а он очень наглый постоялец!
Дарк резко открыл глаза и некоторое время просидел в ожидании, что вот-вот тихая лесная поляна, на которой он полусидел-полулежал, прислонившись спиной к деревцу, начнет меняться и в конце удручающей метаморфозы превратится в глубокую, пахнущую нечистотами яму с решеткой над головой вместо голубого, безоблачного неба. А восседавший перед ним вразвалку и с аппетитом уплетавший сырую куропатку Зингер обратится в огромную, мерзкую крысу, догладывающую кости уже умершего товарища по заключению. Впрочем, ниспосланный ему Небесами кошмар мог быть совсем на иную тему, отличную от жалостливых, слезливых тюремных страданий.
– Вот так-то лучше! Возвращайся в строй, лежебока, а то я уж притомился всех выручать да на хребте таскать. Он у меня не казенный! – назидательно изрек Зингер, расправившись с крылышком и откинув в сторону кость, с которой, как и с его бороды, свисала парочка-другая коротких перьев. – Ладно девка, ну а ты ж вон кабан какой! С виду заморыш заморышем, а тяжелый! Второй раз уж тя, как жеребяка, на се вожу!
– Хватит ворчать, – пробормотал Дарк, с трудом заставив язык шевелиться и превозмогая сухость в горле. – На Небесах любят тружеников да мучеников, там те и зачтется…
Происходящее оказалось не сном, не преддверием ночных мучений, а вполне приемлемой явью. Дарк понял это, как только его слегка утоливший голод товарищ открыл покрытый толстым слоем застывшего жира рот и принялся жаловаться на злодейку-судьбу, превратившую его ненадолго в некое подобие вьючного животного, а точнее, в перевозчика бессознательных тел. Сетования Грабла и возмущение в его взоре были чересчур реальными, чтобы оказаться сном. Ни один иллюзорный Зингер не мог так убедительно ворчать и жалеть себя, как Зингер из реального мира, а уж таким зверским аппетитом точно не обладал. Покончив с поеданием последнего крылышка куропатки, ненасытившийся крепыш перешел к потрошению кролика, которого также собирался съесть в сыром виде. Аламез догадывался, почему его собрат не жарит добычу, и это обстоятельство еще более убедило моррона, что он не спит, а бодрствует. Несмотря на тишину и спокойствие, царившие вокруг, они еще были в опасности: их поиски продолжались, а дымок костра, как, впрочем, и приятный любому носу запах жареного мяса, мог привлечь врагов. Соображения безопасности оказались сильнее пристрастий требовательного едока, но не смогли заглушить голод Грабла, вызванный, по всей видимости, большой растратой физических сил за последнее время. Дарк сам хотел есть, но от протянутой ему кроличьей лапки отказался, боясь, что новый, непривычный вкус сырой плоти надолго отобьет у него желание поглощать дичь. Проголодавшегося же соклановца, похоже, эта перспектива ничуть не страшила.
Осторожно переведя свое тело из положения «полулежа» в более удобную как для разговора, так и для окончательного пробуждения позу «сидя», Аламез не только более пристально осмотрелся вокруг ( благо, что взор был не затуманен, а голова уже не кружилась), но и уделил особое внимание изучению состояния собственного тела. Надо сказать, его приятно удивило и то, и другое…
Процессы регенерации поврежденных тканей шли на удивление быстро. Возможно, положительно сказывалась близость врагов, из-за которых далеко не простой организм моррона мобилизовал весь запас своих сил и направил их на выздоровление. От синяков, ушибов да ссадин, заработанных во время лазанья по деревьям, не осталось и следа. Ранка на плече почти зажила и теперь скорее напоминала небольшой затягивающийся ожог, чем отметину от зазубренного наконечника стрелы. От пореза на другой руке остался лишь шрам, а о том, как он был получен, напоминали лишь крошечные щепки да кусочки древесной коры, уже заросшие кожей. К счастью, ни заражение крови, ни нагноение неочищенных ран морронам в отличие от людей не грозило, так что временное присутствие в его теле мелких инородных предметов Дарка нисколько не напугало. Он знал, что через день, в худшем случае два, от них не останется и следа. Способный исцелять сам себя организм поглотит все, что сможет, а остальное отторгнет, незаметно для хозяина выведет наружу, либо выдавив через кожу, либо, наоборот, всосав внутрь и направив по тому же пути, что и непереработанную пищу.
Распоротая кинжалом нога совсем безболезненно двигалась и даже довольно легко сгибалась в колене. Дарк не сомневался, что когда поднимется на ноги, то сможет не только передвигаться без самодельных костылей, но даже бежать, конечно, если того потребуют обстоятельства. Тугая повязка из разноцветных обрывков то ли тонких халатов, то ли рубах
Если собственное состояние моррон оценил как вполне приемлемое, а не удручающее, то общее положение дел заслуживало более высокой отметки, притом во многом благодаря уже поглотившему добрую половину кролика товарищу. Они были живы, здоровы и находились на свободе, что вполне могло считаться большим достижением, учитывая, какая масштабная охота за ними велась. На теле довольно урчащего и причмокивающего в процессе поглощения пищи Зингера не было видно следов ранений, за исключением сбитых костяшек на правой руке. Видимо, потомок гномов недурно повеселился во время разлуки с Дарком и изрядно повредил парочку-другую черепных коробок. Грабл был гол, но не потому, что у него не имелось одежды. Низкорослый воитель наслаждался не только едой, но и тем, как прохладный ветерок да мягкая, зеленая травка, на которой он возлежал, ласкали его основательно пропотевшее, а кое-где густо покрытое какой-то бурой, пахучей грязью тело. Судя по едкому, раздражающему нос запаху, почти полностью высушенные солнцем нечистоты напоминали испражнения диких животных, привыкших обильно метить свою территорию. Дарк предположил, что это «дары» медведя или кабана, но, как впоследствии выяснилось, ошибся. Грабл предпочел спрятаться от чуткого обоняния шеварийских вампиров за лисьими и волчьими метками, которые он насобирал, блуждая по лесу, еще до того, как взвалил на свои могучие плечи бесчувственное тело раненого товарища.
Потом уже Зингеру было не до охоты за пахучими кругляшами, ведь низкорослый богатырь нес не только Дарка, но и множество ценных трофеев, теперь аккуратно разложенных на траве и сохнувших под солнечными лучами от пота здоровяка и вражеской крови. Парочка добротных кольчуг воинов-северян соседствовала с наполовину разодранным на лоскуты, окропленным кровью халатом намбусийца-южанина ( скорее всего, именно из этого одеяния умелец Грабл и смастерил повязку на ногу Аламеза). Рядышком сохли две пары штанов; влага из толстой ткани выходила медленно, неохотно, так что Дарк навскидку затруднялся сказать, когда они были намочены: пару часов назад или прошлым днем; и даже брезговал подумать, чем именно, но определенно не потом и не кровью. Остальными трофеями было оружие. Добротный боевой топор, с покрытым остатками крови лезвием и с обшитой толстой, дубленой кожей рукоятью. Парочка мечей, с виду довольно легких и хорошо сбалансированных. Три длинных кинжала, также не без кровавых отметин. Четыре коротких охотничьих ножа, вполне годных для метания. Моток веревки с привязанным к одному из концов абордажным крюком, острия которого, скорее всего, уже побывали в чьей-то голове и унесли с собой небольшие кусочки мозга. Завершал коллекцию трофеев хороший, но уже бесполезный лук, поскольку в лежащем рядом с ним колчане виднелась одна-единственная стрела, да и то с жалким подобием оперенья. Видимо, именно из него Зингер и бил дичь, от которой теперь остались лишь косточки, перышки да вывернутая наизнанку шкурка с длинными-предлинными ушками.
Осмотр Дарком самого себя и ближайших окрестностей продлился не долее двух минут. Грабл ему не мешал, поскольку, во-первых, считал неправильным докучать только что очнувшемуся человеку разговорами, а во-вторых, потому что спешил утолить голод до того, как соратник полезет к нему с расспросами, а значит, и испортит аппетит. Однако вопреки ожиданиям Зингера, терзавшего зубами тушку кролика, и Дарк со своей стороны проявил деликатность. Молчание было нарушено только после того, как шкурка зверька пополнила кучу объедков, состоящую в основном из чисто обглоданных косточек, клюва, лапок с когтями да перьев.
– Где мы? Сколько я провалялся без сознания? – не блеснул оригинальностью Аламез, первым делом задав подряд два самых важных и предсказуемых вопроса.
– В двух-трех милях на северо-северо-восток от Кенерварда, в лесу. Если не поленишься и вон на ту сосну влезешь, то вражью крепость во всей ее неприступности увидишь. Сейчас близится полдень очередного дня. Более суток продрых, но оно и к лучшему! И раны поджили, и шуму бестолкового не было… – четко отрапортовал Зингер заранее подготовленным ответом, а затем, не скрывая огорчения, добавил: – Ты б хоть «спасибо» сказал, рожа неблагодарная! Я тя и от смерти верной спас, да и более двадцати миль лесом по буреломам да оврагам на своей спинушке пер!