Развитие личности. Психология и психотерапия

Курпатов Андрей Владимирович

Однако здесь возникает трудность, которую никак нельзя обойти. Очевидно, что процесс адаптации индивида к социальной среде (в привычном понимании адаптации) не что иное, как процесс формирования личности, но не ее развития. Если адаптацию понимать как приспособление, то речь идет о самореализации индивида в данных условиях, что сопровождается определенным структурным ростом его как системы (формирование среднего и внешнего контуров личности), но в этом случае никак нельзя говорить о самоактуализации. С другой стороны, допускать, что в процессе развития личности происходит некий спонтанный процесс «актуализации сущности (индивидуальности)» человека (личности), никак не связанный с имеющими место отношениями (то есть в обход принципа отношения), непозволительно.

При данных обстоятельствах может возникнуть мнение, что процесса развития личности действительно не существует. В противном случае непонятно, что, собственно,

толкает личность к тому, чтобы вопреки успешной адаптации (формирование личности), то есть приобретению «равновесного» отношения со средой адаптации (социумом), претерпевать некие новые изменения («стихийность» или «спонтанность» этого процесса мы уже исключили). Иными словами, непонятно, каковы движущие силы, которые нарушают возникшее было благополучие.

Однако, прежде чем ответить на этот вопрос, попытаемся понять: к чему, собственно, адаптировалась личность в процессе ее формирования? Возникает искушение сказать, что она адаптировалась к социуму, но этот ответ представляется весьма пространным.

Попробуем его уточнить: произошла ли в процессе формирования личности адаптация ее к другим людям (личностям), или же все-таки она адаптировалась к условиям социальной среды? Иначе говоря, приспособилась ли личность в процессе своего формирования к другим личностям, или же она усвоила правила социальной игры, то есть научилась (сформировала поведенческие стереотипы) поведению в обществе, или же она научилась понимать (ощущать, воспринимать) каждого отдельного человека в его индивидуальности (уникальности, инаковости)?

Представим себе любую человекообразную обезьяну (гориллу, орангутанга, шимпанзе). Воспитываясь в стае, она так же, как и ребенок человека, пребывает в своего рода «социуме», она так же осваивает определенные навыки поведения, свое место в группе и т. п. Кем являются для нее ее сородичи, если не факторами среды, сопоставимыми с любыми другими того же порядка: отношения с представителями других групп обезьян, с животными других видов, родов, семейств и т. д., с растительностью, климатическими условиями? Принципиального отличия при всем желании нам найти не удастся: это по-настоящему внешний, «безличный», хотя и с характерными содержательными особенностями, фактор. Понятно, что эти приведенные в качестве примеров отношения будут разными, но в целом по своему существу – это отношения с определенными факторами внешней среды, где интересна скорее схожесть, нежели инаковость.

Теперь представим себе ребенка, который воспитывается родителями, он испытывает по отношению к ним определенные чувства. Однако насколько существенно изменилась бы ситуация, если бы этот же ребенок воспитывался другими родителями? Были бы его отношения с этими – другими – родителями принципиально иными? Разумеется, мы нашли бы множество частных содержательных отличий (это выражалось бы в его интересах, культуральных особенностях и т. п.), но, что называется, по большому счету – эти отношения были бы вполне тождественными: чувства привязанности, зависимости, благодарности, страха, удовольствия и т. п. Иными словами, подлинная индивидуальность (уникальность, инаковость) родителя как личности (его сущности) остается не проясненной ребенком, он адаптируется к своему положению (месту) в среде (я-отождествленные роли), но не к инаковости конкретного человека. Когда же дело касается более общих социальных регистров (например, «дети», «взрослые», «мужчины», «женщины», «учителя», «врачи»), то эта особенность проявляется с еще большей очевидностью.

Один из наиболее известных идеологов персонализма – Эмманюэль Мунье, сталкиваясь с этим феноменом, исходит из положения, что описывать можно «только внешние по отношению к человеку предметы, те, что доступны наблюдению», таким образом, продолжает он, «личность не может рассматриваться как объект» (здесь следует оговориться, что Э. Мунье понимает под термином «личность» нечто, что с определенной условностью соответствует «внутреннему контуру» или «сущности» личности в нашей терминологии). Таким образом, описывая или рассматривая какого-то человека, мы получаем множество различных функций, а сам человек как будто ускользает от нас за этими перечислениями, которые есть не что иное, как я-отождествленные (или я-неотождествленные) роли. «Мой сосед, – пишет Э. Мунье, – служащий, у него и вид служащего, и психология служащего, и я могу изучать его в качестве такового, хотя все перечисленное не исчерпывает его полностью. Он еще и француз, буржуа, одержимый социалист, католик и т. п. К тому же мой сосед не просто некий Бернар Картье, но вполне определенный Бернар Картье. Я могу тысячей способов определить его в качестве единичного индивида, и это помогает мне понять и – что весьма важно – приноровиться к нему,

узнать, как мне вести себя с ним. Но всякий раз я имею дело с отдельными аспектами его существования». [196] Таким образом, Э. Мунье фактически указывает на феномен социальной адаптации, однако речь идет об адаптации не к человеку как таковому (в его индивидуальности, инаковости), а тому, что можно было бы назвать «социальными функциями» этого человека, то есть к социальной среде.

196

Мунье Э. Манифест персонализма: Пер. с франц. / Вступ. ст. И.С. Вдовиной. – М.: Республика, 1999. С. 461.

То есть в своем приспособлении к социальной среде ребенок руководствуется не подлинной индивидуальностью конкретных (отдельно взятых) элементов среды, но, как это ни парадоксально, их схожестью, он ищет не столько их отличия друг от друга, как может показаться в первом приближении, сколько их подобия, он выделяет идентичные признаки; в противном случае, с одной стороны, мы бы не имели столь быстрого и очевидного роста (формирования) среднего и внешнего контуров его личности, а с другой, адаптация ребенка к социуму была бы крайне затруднена, поскольку ориентация на отличия не позволила бы ему формировать стереотипы (шаблоны) приемлемого и эффективного поведения. Таким образом, с тем успехом, как и к социальной среде, он адаптируется к климатическим условиям, кухне и т. п.

Следовательно, мы вынуждены с необходимостью заключить, что в процессе формирования личности ребенок адаптируется к социуму как среде (игре), но не к данным конкретным людям. Он осваивает правила (шаблоны, стереотипы) поведения, но не специфику индивидуальных отношений с данным конкретным человеком, он формирует и отыгрывает роли, соответствующие обстоятельствам, но не проявляет свою уникальность. Его действительным vis-a-vis оказывается не конкретный человек (его уникальность, инаковость), но некий внешний фактор с совокупностью определенных свойств и признаков, причем это даже не его – vis-a-vis – собственные свойства и признаки, а свойства и признаки, по которым его с ним самим идентифицирует ребенок, которые ребенок определяет сам для себя; это своего рода сигналы, которые служат ребенку для определения того, в какой роли он должен сейчас выступить, каким он должен быть.

Иными словами, в процессе формирования своей личности ребенок адаптируется не к конкретным личностям, но к их представительствам в Реальности (средний контур) и Индивидуальной Реальности (внешний контур) структуры психического (личности, в частности) данного ребенка. То есть ребенок адаптируется не к Другим (с большой буквы), а к другим (с маленькой буквы), к образам, но не к реальным, фактическим, индивидуальным и уникальным людям (сущностям личностей).

Здесь-то и закладывается фундамент будущих перипетий развития личности. Хотя данная адаптация, происшедшая в процессе формирования личности, приведшая и бывшая этим процессом, и кажется успешной (в той или иной степени), но ребенок (формирующаяся личность) все-таки адаптировался не к социуму (если мы понимаем под социумом разных людей, в основе личности каждого из которых лежит уникальная, сущностная индивидуальность), а к социальной среде. Последняя же на самом деле не есть нечто существующее само по себе, где-то вовне, нечто «объективное» и «осязаемое», а фактически – собственная структура личности данного конкретного человека, его средний и внешний контуры, в которых и расчерчена структура тех ролевых отношений, что понимаются нами как «социальные» (в традиционном смысле), в которых и существуют те другие (с маленькой буквы), с которыми данная личность своими ролями (я-отождествленными и я-неотождествленными) вступает в отношения.

Таким образом, если соблюсти максимальную строгость и последовательность, необходимо признать, что ребенок в процессе формирования своей личности адаптируется не к Другим (с большой буквы), находящимся «по ту сторону» его самого (его замкнутости в самом себе), к «реальным Другим», а к своим собственным реакциям на них (Других), которые (Другие) для него в таком их виде – другие (с маленькой буквы), некие представительства, но не сами представляемые. Фактически мы вынуждены признать, что формирующаяся личность замкнута в самой себе и эти другие (с маленькой буквы) – располагаются не вовне, а внутри сформированной личности. В сущности личность по результатам своего формирования – это некое «абсолютно черное тело»; сигналы, «изымаемые» ею из внешнего мира, с одной стороны, соответствуют ее собственным «диагностическим» возможностям и потребностям, а с другой стороны – адаптируется ребенок (вырабатывает поведенческие стратегии) не к тем (Другим), от кого эти сигналы «исходят», и даже не к этим сигналам, а к своим реакциям на них, на эти сигналы.