Развитие личности. Психология и психотерапия
Шрифт:
Мы не случайно так подробно останавливаемся на этих теоретических изысках: «Другой» гуманистической психологии – «формально мертвый» другой М.М. Бахтина. [322] Иллюзия того, что в процессе психотерапии гуманисты «принимают» другого человека, «эмпатируют», рассматривают его как «живую экзистенцию», только затрудняет существо дела. Отказаться от «грубой» содержательности – не значит сразу же и автоматически обрести Другого (с большой буквы). Это ничем не мотивированное допущение, которое приводит буквально к следующему: сначала отказ от внешней содержательности, дальше допущение, что Другой, лишенный содержательности, отныне известен, и далее выстраивается огромный содержательный конструкт на этом ложном «фундаменте»: «ответственность», «выбор», «свобода», «креативность» и т. п. – слова льются рекой, заполняя пустоты своей пустотой. Собственно, к Другому (с большой буквы) это никакого отношения не имеет, даже если мы сумели убедить его – нашего пациента – в обратном.
322
Исупов К.Г. Смерть «другого» // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. К столетию рождения Михаила
Мало сказать, что «другой» – другой, потому что у него другой цвет кожи, другие родители, другой способ думать. Более того, это лучший способ совершить ошибку, обнадежившись быстрой победой над содержательностью, победа, как мы могли только что заметить, пиррова. К.Г. Исупов употребляет в отношении М.М. Бахтина термин – «апофатическое мышление», то есть отрицательное, отрицающее мышление, то, что можно было бы назвать «негативным определением»; это, надо признать, честнее, чем умозрительные построения «гуманистов». Но здесь мы вступаем на тропу, давно расчерченную большими знатоками «апофатического мышления», все уже сказано на этот счет Николаем Кузанцем: «Вообще человеческая личность, – пишет А.Ф. Лосев, – как, правда, и всякая индивидуальность, целиком отражает в себе, по Кузанцу, всеобщую стихию божества. Значит, и человеческая личность тоже есть абсолют, единственный и неповторимый (как и сам абсолют), хотя каждый раз оригинальный и специфичный». [323] Хорошо, все правильно, но что теперь делать с этой «оригинальностью» и «специфичностью»?
323
Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения / Сост. А.А. Тахо-Годи. – М.: Мысль, 1998. С. 321.
Осознают это представители гуманистической психологии или нет, но они оказались перед жесткой альтернативой: или апофатическое мышление, то есть полный паралич какой-либо деятельности, или откровенное шарлатанство, раскрашенное множеством пустотелых понятий. Несодержательный подход, о котором говорит новая методология и которым она является, не есть возможность, допустимость всех возможных и невозможных вариантов, что как бы «обнуляет» содержательность. Несодержательный подход новой методологии состоит не в том, что мы пытаемся мыслить о содержании несодержательно, а в том, что мы не мыслим о содержании. Система принципов, составляющих основу новой методологии, позволяет картировать собой любую реальность, а потому нам просто нет необходимости разбираться в содержательности, которая отнюдь не статична, и потому в структуре понятий нарождается в геометрической прогрессии, а следовательно, чем больше мы «знаем», тем знаем мы меньше. Кроме иллюзии, которая неизбежно приведет все это построение к краху, мы ничего не «узнаем». Отмахиваться от содержания как от назойливой мухи – занятие бесперспективное: на поле содержательности победить содержательность нельзя.
Странно, что представители гуманистической психологии этого не понимают. Вот Джеймс Ф.Т. Бьюдженталь, например, пишет: «Когда человек приходит на встречу со мной в первый раз, я сталкиваюсь с тайной – огромной тайной. Более того, я знаю, что после трех лет тесного общения и даже после того, как этот человек окончательно распрощается со мной, очень многое все еще будет оставаться для меня тайной. Фактически каждый человек во многом является тайной для другого человека – будь то терапевт, супруг, родитель, возлюбленный, друг или коллега. Все мы представляем собой загадку, потому что каждый из нас живет в отдельном мире. […] Говоря о „тайне“, я не использую никакого специального языка. Я лишь говорю о более глубинной и до конца не выразимой сущности каждого человека, которую каждый из нас может интуитивно чувствовать в себе и ощутить в окружающих нас людях. Это та тайна, которую психологи-объективисты отрицают как несущественную, а психотерапевты-манипуляторы как нерелевантную. И тем не менее это та самая тайна, которую я познаю в каждом человеке, приходящем ко мне на консультацию, и которую каждый человек познает во мне». [324] Первая часть этой цитаты с очевидностью противоречит второй. И какой же смысл блуждать в этой «тайне»?
324
Бьюдженталь Джеймс Ф.Т. Предательство человечности: миссия психотерапии по восстановлению нашей утраченной идентичности // Эволюция психотерапии. Т. 3. «Let it be…»: Экзистенциально-гуманистическая психотерапия / Пер. с англ. – М.: Независимая фирма «Класс», 1998. С. 181.
От всякой «тайны» нужно отказаться. Другой с большой буквы – это данность, причем Другой – это не просто другое содержание (что само по себе малоинтересно даже в контексте психотерапии), но процесс, которым никто, кроме него самого, не является, однако этот процесс является одновременно и центром, и отношением (третьим), и целостностью. Дальнейшее прояснение ситуации требует от психотерапевта только внимательности.
Прежде всего нам необходимо определиться на предмет наличия психопатологической симптоматики, если она обнаружена (а она есть практически всегда; здесь уместно вспомнить один из афоризмов Ф. Пёрлза: «Пациент отличается от психотерапевта только степенью выраженности невроза»), то, соответственно, необходимо лечение; отношение «врач – больной» здесь типично для любой медицинской специальности: доброжелательное и директивное. При этом пациенту необходимо разъяснить, каковы симптомы его недомогания, а также донести до него мысль, что психотерапия – это лечение, а не «душевное общение», причем ответственность за результаты лечения несет на себе сам пациент, поскольку предложенное ему «лекарство», что называется, отвечает «ГОСТУ», однако его употребление (использование соответствующих техник и выполнение инструкций) в полной мере – его собственная задача.
В процессе лечения (в рамках «системной поведенческой психотерапии» – 10 сессий по 2–2,5 часа) психотерапевт должен определиться с тем, на каком уровне находится процесс развития личности данного пациента. Каждый из уровней предполагает определенную форму поведения
Пациент на уровне ПОМ: психотерапевт доброжелателен и директивен, он поддерживает самого пациента (1); однако негативно реагирует на все проявления собственно невротической симптоматики (при наличии психопатических радикалов разъясняет их влияние на социальную дезадаптацию пациента; задача в этом случае сводится к тому, чтобы модифицировать поведение пациента и таким образом дать ему возможность получить положительное подкрепление, «пропагандой» здесь, что называется, делу не поможешь) (2); сохраняя при этом полный нейтралитет в отношении мировоззренческих установок пациента (мировоззрение пациента, впрочем, можно дополнять и модифицировать, но только в рамках принятых здесь условностей) (3).
Пациент на этапе ПОМ уровня ПЗМ: психотерапевт в отношении пациента доброжелателен и подчеркнуто нейтрален (1); в отношении болезненных проявлений он выступает как «прагматик, хорошо знающий свое дело» (2); основная сложность состоит в отношении психотерапевта к мировоззренческим позициям пациента (в целом воззрения пациента соответствуют здесь его представлению о себе самом, то есть выказывая недоверие тем или иным его личным соображениям, психотерапевт соответственно нарушит позицию, обозначенную в пункте № 1 (нейтральность), с другой стороны, не отвечая на обращенные к нему мировоззренческие пассажи пациента, психотерапевт также нарушает требования этого первого пункта, поскольку он не будет доброжелательным, игнорируя основную интенцию пациента (этого этапа этого уровня), которая состоит в том, чтобы собрать всех и каждого «под знамена» своего мировоззрения. Поэтому доброжелательное отношение к этим «знаменам» со стороны психотерапевта должно умело сочетаться с представлением других возможных точек зрения, из которых, впрочем, психотерапевту не следует выделять предпочтительные), таким образом, доброжелательное отношение к личностным (не невротическим) интенциям пациента должно быть снабжено нейтральностью, обеспеченной представлением «к его сведению» возможной мировоззренческой полифоничности (3).
Пациент этапа ПЗМ уровня ПЗМ: психотерапевт должен выглядеть одновременно целеустремленным и лишенным каких-либо иллюзий (0); в отношении пациента психотерапевт демонстрирует никак не обозначенное понимание (здесь важно, чтобы пациент не услышал: «Я понимаю вас» – со стороны психотерапевта и в какой-либо форме, иначе он не поверит; понимание на этом этапе можно демонстрировать лишь действием, несколько, но не чересчур опережая ход мысли пациента; любое отклонение от этого требования неизбежно повлечет за собой выраженный негативизм пациента; единственное, что здесь вполне позволительно, так это косвенным образом показывать пациенту, что он – психотерапевт – относится к нему иначе, нежели к другим пациентам, причем «лучше», но так «лучше», чтобы это было никак нельзя обозначить и верифицировать, у пациента должно возникнуть такое ощущение, а не мнение) (1); в отношении болезненных проявлений пациента психотерапевт занимает позицию «рассудительного человека» («Как есть на самом деле – никому не известно, но если поступать предложенным способом, то результат будет достигнут» – таков лейтмотив, подчеркивающий отсутствие «истины в последней инстанции», с одной стороны, и возможность выхода из сложившейся ситуации, с другой) (2); наиболее трудно для психотерапевта скорректировать свою позицию в отношении мировоззрения пациента (ключевым элементом мировоззрения пациента на этом этапе этого уровня развития личности является представление о своей абсолютной уникальности, остальные кажутся ему, в лучшем случае, сердобольными зеваками, верхоглядами и пустомелями, поэтому здесь психотерапевту следует или завоевать у пациента абсолютный профессиональный авторитет, что не дает психотерапевту права на ошибку, или применить безотказный способ: предстать человеком, разочаровавшимся во всем на свете, пусть встретятся «два одиночества», где каждое – суть «горная вершина» и не менее того!), в этом случае верным решением со стороны психотерапевта будет подвергать все сомнению (не делая акцента при этом на самом мировоззренческом костяке пациента), а не демонстрировать веру во что бы то ни было (однако демонстрация отчаяния категорически запрещена: на «горной вершине» психотерапевта может быть «холодно», но он не должен «мерзнуть») (3).
Пациент этапа ВЗМ уровня ПЗМ: психотерапевт должен выглядеть как человек, который знает что-то такое, что другим неизвестно, при этом он не должен казаться высокомерным и тем более пророком (0); в отношении с пациентом он должен сдержанно привечать все те изменения, которые свойственны этому этапу этого уровня, то есть прежде всего – желание живого контакта с другим человеком, близости, чуткости (однако необходимо помнить, что все эти «желания» пока не имеют под собой того, что можно было бы назвать «потребностью», поэтому реагировать на них с непосредственностью психотерапевту никак нельзя, потребность должна «созреть»), здесь психотерапевт выступает в роли «Другого», которым нельзя манипулировать, но с которым можно и приятно быть (психотерапевт должен быть «загадкой», которую хочется, но почти невозможно «разгадать») (1); в отношении болезненных проявлений психотерапевт должен выглядеть в меру заботливым («забота» – это то, в чем пациент сейчас так нуждается, как свидетельство того, что Другие (с большой буквы) в принципе есть, однако эта «забота» опять же не должна быть сердобольной, это забота врача, окруженного ореолом профессиональных достоинств, «забота», близкая хайдеггеровскому пониманию [325] ) (2); в отношении мировоззрения пациента психотерапевт занимает более определенную позицию, чем прежде, он подкрепляет действия пациента, которые предполагают полагаемое им существование Другого с большой буквы, с одной стороны, и весьма недвусмысленно игнорирует любые его оценочные суждения, демонстрируя (оттеняя, акцентируя) их болезненность для пациента («негативное подкрепление»), с другой (3).
325
Хайдеггер М. Бытие и время. Пер. с нем. В.В. Бибихина. – М.: Изд-во «Ad Marginem», 1997. С. 323.