Развитие личности. Психология и психотерапия
Шрифт:
Пациент этапа ВОМ (ПОМ) уровня ПЗМ (ВЗМ): психотерапевт предстает человеком, слабость которого только подтверждает его силу (0); в отношениях с пациентом психотерапевт должен стать «примером» (но не идеалом, поскольку он таковым не является), он Другой с большой буквы, к которому хочется тянуться, которым не стыдно восхищаться, которым нельзя не дорожить, с которым «хорошо» (по сути это период, когда индивидуальные отношения обретают свою собственную силу, и если прежде они случались благодаря стечению обстоятельств, то теперь они желаемые и искомые, однако не стоит поощрять пациента в попытках «искать» индивидуальных отношений, их возможность обеспечивается непланируемостью, таким образом, спонтанность (легкость) в поведении психотерапевта оказывается здесь самой предпочтительной из возможных форм поведения) (1); в отношении болезненных проявлений психотерапевт демонстрирует высшую степень профессионального спокойствия: «все преодолимо», «бояться нечего», «работать над собой – не значит трудиться, а значит – радоваться» (2); в отношении мировоззрения пациента психотерапевт становится «гидом» (он рассказывает и показывает, он открывает и раскрашивает; им поощряются всякие жизненные проявления пациента: активность, деятельность, инициатива; теперь главное его слово: «игра», которое, впрочем, должно быть напрочь лишено всяких
Пациент этапа ПЗМ уровня ВЗМ: психотерапевт не выступает более в роли «гаранта», он теперь более напоминает «зрителя» (0); в отношениях с пациентом он свободен от какой-либо ответственности за что-либо, он отстраняется, оставляя при этом «лаз» для индивидуальных отношений, то есть не провоцируя их намеренно, что, впрочем, и невозможно; специфика ПСПРЛ этого этапа этого уровня развития личности состоит в том, чтобы дать пациенту почувствовать, что все его действия – его действия, что ответственность за них он несет сам, поскольку «платит» за свои ошибки «из собственного кармана»; пациент умеет уже «плавать», и психотерапевт должен дать ему это понять, «отчаливая» на свой «лодке», однако он не прочь «поплавать» вместе с пациентом, но только в том случае, если желание будет изъявлено (форма изъявления не принципиальна); такая позиция позволяет психотерапевту косвенным образом вынудить пациента (несмотря на его страхи, связанные с отсутствием у него необходимых, абсолютно для него новых стереотипов поведения) выбрать те жизненные ориентиры, которые нельзя не считать лучшими из возможных, пациент будет выбирать, «обжигаясь», и здесь остается рассчитывать на то, что он выберет там, где «тепло», но это он может сделать только сам (1); в отношении болезненных проявлений пациента психотерапевт проявляет соразмерную (ни в коем случае не избыточную) заботу, однако он не берет на себя и самой малой толики ответственности («все необходимые инструкции даны, а за лень и неадекватность придется расплачиваться качеством жизни; страх, который – суть предательство самого себя, сожжет самое дорогое и, более того, заставит пациента присутствовать на этой „кремации“» – эти одновременно обнадеживающие и приговаривающие интонации должны сквозить в каждом действии психотерапевта; к сожалению, на этом этапе этого уровня развития личности пациента возможности психотерапевта крайне ограничены, с одной стороны, а всякие попытки давления ни к чему привести не могут – это с другой, и наконец, пришло время осознанного действия пациента, мешать которому, особенно из благих побуждений, запрещается психотерапевту самым категорическим образом, а если нужно время, значит, нужно время) (2); в отношении мировоззрения пациента психотерапевт не выражает сомнения в том, что все бессмысленно, но однако же показывает на своем опыте, что лично он от этого не страдает (задача состоит в том, чтобы показать пациенту: нет необходимости искать смысл, поскольку человек, испытывающий радость, просто не имеет подобной идеалистической потребности; если нет смысла, то его нет, а если ты живешь, радуясь, то можешь считать, что живешь осмысленно, а этого более чем достаточно, и наконец, главное: ничего не надо искать, тем более в пустой комнате) (3).
Пациент этапа ВЗМ уровня ВЗМ может быть только другом, поскольку болезненные проявления здесь, как правило, не встречаются, а если и встречаются, то преодолимы одним фактом близости в индивидуальных отношениях (то, что казалось «проблемой» в (из) реальности индивидуальных отношений, воспринимается как нелепое недоразумение, пустышка, не стоящая никакого внимания) или использованием незамысловатых психотерапевтических приемов. Таким образом, ролевые отношения врача и пациента можно отныне отправить в мусорную корзину. Индивидуальные отношения становятся теперь «нормой жизни», они просты и незамысловаты, они естественны и желанны, они радуют, и радуют радостью.
Таковы в общих чертах формы поведения психотерапевта в отношении пациента, находящегося на том или ином уровне (этапе) развития личности, его болезненных проявлений, а также мировоззрения. Поскольку психотерапевтическое сопровождение развития личности пациента не является «лечением», то понятно, что психотерапевт в такой ситуации не имеет и не должен иметь никаких «лекарств». Пациент, вступивший на путь развития личности, вынужден адаптироваться к тому изменению «жизненной среды», которое этот процесс, собственно, и спровоцировало: он должен адаптироваться к миру, где другие люди – Другие, то есть ими нельзя управлять (направлять – не значит управлять), им нельзя ни навязать своей жизненной позиции, ни вменить чувства (желания), которых у них нет. Таким образом, психотерапевт может лишь содействовать развитию личности своего пациента, но не нотациями, конечно, а «опытом Другого», предоставляя пациенту возможность индивидуальных отношений, которые и способны вырвать его из тех «порочных кругов», что пока жержат его, и содействовать этим его наилучшей адаптации. Однако индивидуальные отношения возможны не сразу, перед этим пациенту предстоит непростой путь избавления от иллюзий, формирования нового мировоззрения, где главной ценностью оказывается ценность радости (своей и доставляемой Другому) и индивидуальных отношений, а также перестройка структуры личности, где внешние контуры теперь выполняют функции вспомогательных устройств, но не подменяют собой самого человека, их использующего.
Все эти якобы «очевидные» вещи, перечисленные нами как осознание инаковости, другости Другого, на самом деле отнюдь не очевидны для личности, остановившейся на финальной фазе процесса своего формирования, как это может показаться на первый взгляд. Дело в том, что с другими (с маленькой буквы) она может «провернуть» все эти операции (заставить их чувствовать то, чего они не чувствуют, приписать им суждения, которых они не исповедуют, и т. п.), а раз так, то и не заметишь, где ошибся. Разумеется, успешность подобных «маневров» не имеет никакого отношения к реальным Другим (с большой буквы), а потому личность сформированная, но не развившаяся, неизбежно сталкивается с множеством психологических проблем, продиктованных ее неадекватностью этим «реальным Другим (с большой буквы)». В принципе можно заставить ее принять инаковость другого человека как неизбежную данность, но это лишь интеллектуальный изыск, собственно «опыта Другого» такая личность не получает, а потому и комфорт ее относителен, поскольку она адаптируется к этим «реалиям», но не к миру Других, то есть не к Другим (с большой буквы) самим по себе. В этом случае она «знает», «что и как», но ее поведение не естественно и не спонтанно, она продумывает (выдумывает, поясняет себе), что другие – отличаются от нее самой, что «единых правил нет», что у каждого «монастыря» свой «устав», что «у каждого своя правда» и т. п. Однако радость, которую дает подлинное, естественное и спонтанное
Если же процесс развития все-таки начался, то он или закончится благополучно, что дарует человеку все прелести хорошей адаптации, или надолго станет для него «головной болью» – если «застрянет» на какой-то из своих стадий. Задача психотерапевтического сопровождения процесса развития личности в том-то и состоит, чтобы избавить пациента от этой «головной боли». В этом смысле индивидуальные отношения действительно целительны, но предлагать их «в лоб», прямо и непосредственно – дело бессмысленное и крайне тягостное как для пациента, так и для психотерапевта. Психотерапевт должен быть комплементарен своему пациенту, соответствовать его структуре, отыгрывать соответствующие роли, но при этом создавать все условия к тому, чтобы дальнейшее развитие было возможно и ощущалось самим пациентом как необходимость, внутренняя потребность. Психотерапевт в каком-то смысле подталкивает пациента к дальнейшим трансформациям его структуры личности, к реформированию его мировоззрения, выработке адекватных новым реалиям стереотипов поведения. Время индивидуальных отношений еще не пришло, если структура личности пациента не созрела для полноценного контакта двух Других.
Рассматривая вопрос в этом ключе, становится вполне очевидно, что не нужно преувеличивать значимости «открытости» и «естественности» психотерапевта. В одной из старых сказок повествуется о капризной принцессе, которую несчастный и измученный претенциозностью дочери отец решает выдать замуж за нищего. Нищим мужем оказывается принц, отвергнутый прежде этой претенциозной принцессой. Переодевшись нищим, он получает в жены капризную девчонку, и начинается их долгое странствие, в процессе которого они вместе терпят многие лишения, а девочка тем временем меняется, становится чуткой и нежной. В конечном итоге принц приводит ее в свой замок и открывается happy end… Раньше их брак был невозможен, а если бы он и состоялся, то был бы ужасным. Заключенную в этой истории динамику отношений должен уяснить всякий психотерапевт, желающий содействовать процессу развития своего пациента.
Те же, кто рассуждает о необходимости полной открытости психотерапевта (сторонники аутентичности [326] ), требуют от него «раскрываться» перед пациентом, кажется, не вполне отдают себе отчет в том, что пациент – Другой. Кроме прочего, у него нет тех знаний и того профессионального опыта, который имеет психотерапевт, то, что «нормально» для психотерапевта, искушенного в «человеческом», отнюдь не так «нормально» для его пациента, который находится, что называется, на другой колокольне. Кроме того, когда психотерапевт начнет содержательно посвящать своего пациента в свои «проблемы», то неизбежно натолкнется на интерпретации со стороны последнего, в противном случае пациент не был бы «пациентом». При этом задача психотерапевта как раз в том и состоит, чтобы вывести пациента за пределы содержательности! Пациент не может быть «другом», «близкой душой», «психотерапевтом», ведь он «пациент» («клиент» – как угодно!), его отношения с врачом заведомо несимметричны, это я-отождествленные отношения! Задача психотерапевта, осуществляющего профессиональное сопровождение процесса развития личности, – показать своему пациенту на примере этих отношений, что я-отождествленные отношения могут быть несодержательны, если они обеспечиваются индивидуальными.
326
Кан М. Между психотерапевтом и клиентом: новые взаимоотношения. – Пер. с англ. под ред. В.В. Зеленского и М.В. Ромашкевича. – СПб.: Б.С.К., 1997. С. 19–20.
Другим искушением, о котором нужно помнить психотерапевту и тщательно его избегать, является желание заставить пациента двигаться по пути развития личности. Подобное желание, во-первых, мало чем отличается от насилия, но даже если полагать, что это насилие целительно, из этого просто ничего не выйдет, это во-вторых. Психотерапевт в процессе сопровождения развития личности пациента – лошадь, запряженная позади телеги, он не может его «вывезти», этот путь целиком и полностью пациенту надлежит пройти самому, а если же его «телега» где-либо завязнет, то усилия психотерапевта только затруднят положение. Пациент почувствует, что психотерапевт берет на себя ответственность за его движение, и займет иждивенческую позицию, а это уже приговор. Если дальнейшее развитие пациента связано с какими-то психологическими проблемами, которые не сопряжены непосредственно с процессом развития личности, но влияют на него опосредованно, психотерапевт, конечно, должен попытаться удалить их.
Однако подобные «проблемы» могут оказаться своего рода «увертками» со стороны пациента, который надеется таким образом «взобраться» психотерапевту «на спину» и таким образом «въехать» в психологическое благополучие, но адаптация так не происходит, а потому всякие подобные ухищрения пациента должны отчетливо фиксироваться психотерапевтом и упраздняться. Об этом рассказывают и А. Адлер в своем «Нервическом характере», [327] и Ф. Пёрлз в «семинарах»: «Любой терапевт, который хочет помочь, полностью обречен с самого начала. Пациент сделает все, чтобы заставить терапевта почувствовать неадекватность, потому что он должен получить компенсацию за то, что нуждается в нем. Таким образом, пациент просит у терапевта все больше и больше помощи, он все больше и больше загоняет психотерапевта в угол, пока либо не удовлетворится, сведя терапевта с ума – а это еще один способ манипуляции, – либо, если терапевт не поддается, в конце концов не заставит его почувствовать собственную неадекватность. Он будет все больше и больше засасывать терапевта в свой невроз, и терапии не будет конца». [328] Иными словами, психотерапевт, сопровождая процесс развития личности пациента, не должен предлагать ему помощь, он дает ему возможность, будучи тем Другим (с большой буквы), адаптация к которому (как к Другому с большой буквы) наиболее проста.
327
Адлер А. О нервическом характере. Под ред. Э.В. Соколова / Пер. с нем. И.В. Стефанович – СПб.: Университетская книга, 1997.
328
Пёрлз Ф. Гештальт-семинары. Гештальт-терапия дословно. Пер. с англ. – М.: Институт общегуманитарных исследований, 1998. С. 40.