Развод. Ты меня предал

Арская Арина

И Ия подозрительно исчезла с радаров. Я на волне истерики в пустом доме хотела ей позвонить, но не стала. Что она мне скажет? Порадуется за то, что я осталась у разбитого корыта и без любимого мужа?

— Матвей… Ты ведь и не с ней…

— Я повторяю, Ада, — наклоняется ко мне, — я не стану вести беседы на эту тему. Я знаю, чего ты ждешь. Что я встану на колени, заломаю руки, пущу слезу и поползу за тобой просить, чтобы не было развода. Что я тебя люблю, и что жить без тебя не могу.

Нарастает желание влепить пощечину.

— И я тебя действительно

люблю, — твердо шепчет он, — люблю, Ада, и буду любить вне брака. Мне необязательно быть тебе мужем, чтобы тебя любить.

— Любовь у тебя какая-то странная…

— Какая есть. И я поддерживаю тебя в том, что после измены стоит разбежаться.

— Матвей, — в бессилии шепчу я. — Ты что-то скрываешь… Что-то недоговариваешь.

— Я не смогу быть тебе прежним мужем, — Матвей тяжело вздыхает, намекая, что я его утомила. — Ты и сама это понимаешь.

— Да, черт тебя, дери, — рычу я. — Просто поговорим, пойдем… к семейному психологу?

— И что ты готова простить кобеля, который наскочил на твою подругу? Понять и простить? Твоя любовь на это способна? И мы будем у семейного психолога все это мусолить и мусолить, да?

— Ты меня отталкиваешь.

— Да, — невозмутимо отвечает Матвей.

— И винишь меня?

— Нет.

— Но…

— Я не хочу разговаривать, Ада, — шипит он. — Не хочу. А то, чего я хочу, не будет. Тебе нужны разговоры, ты хочешь меня и себя препарировать, разобрать по косточкам и собрать, а этого мне не надо. Мне нужна прежняя жизнь, Ада. Мы сейчас можем выйти из здания суда прежними?

— Нет, — опускаю взгляд, а Матвей поднимает мое лицо за подбородок.

— Ты все равно будешь моей женщиной.

— А если я хочу остаться женой? — едва слышно отвечаю и пальцы начинают неметь и дрожать.

— Въедливой, настырной. Той женой, которая будет копать и копать, когда я прошу оставить меня в покое, потому что именно этого я жду?

— Я просто хочу тебя понять, — по щеке катится слеза.

— А вот не надо меня понимать. Я не хочу, чтобы ты меня понимала. Я собаку поэтому завел.

Несколько секунд недоуменно молчу, и возмущенно шепчу:

— Ты, что, меня сейчас на уровень собаки поставил?

Тимур в стороне сжимает с тяжелым вздохом переносицу. И плакать резко расхотелось.

— Ну, вот какие с тобой разговоры? — Матвей смахивает слезу с моей щеки.

— Обалдеть, — шепчу я. — Я, короче, должна быть твоей собакой?

— Я не об этом, — открывает дверь передо мной, пропуская вперед.

В небольшом кабинете за Т-образным столом нас ждет Екатерина Севастьяновна. Полная низенькая женщина с усталым взглядом. Наш мировой судья.

Мы с Матвеем садимся друг напротив друга.

Для вида просматривает все документы, сдвинув очки на нос, затем собирает их и многозначительно постукивает краем стопки по столешнице.

— Документы-то в порядке, — говорит Екатерина Севастьяновна. — Тимур с ними никогда не лажает. Он у меня в любимчиках.

Тимур криво улыбается.

— Разводимся, милые? — Екатерина Севастьяновна

переводит взгляд с меня на Матвея. — Может, кто в отказ? Может, кто потребует три месяца на примирение? Или, может, передумали?

Глава 38. Пошел ты

Я встаю. Стул громко и неприятно скрипит ножками о гладкий белый кафель.

— Так, — Екатерина Севостьяновна смотрит на меня из-под очков.

Матвей медленно выдыхает.

Козел.

Собака, значит?

А ничего, что собаки бывают злыми, агрессивными и очень упрямыми?

Я вскидываю руку в сторону Екатерины Севастьяновны, которая, впечатлившись моим резким и властным жестом, вручает мне стопку документов.

Я делю ее на три стопки поменьше, а затем рву на четыре части, зло и в дикой ярости вглядываясь в глаза Матвея.

Екатерина Севастьяновна подпирает лицо рукой, наблюдая за мной, и снимает очки.

Собираю клочки и швыряю их в лицо Матвея:

— Пошел ты.

И меня просто всю трясет.

— Ну, это однозначно штраф, дорогуша, — Екатерина Севастьяновна вздыхает.

— А он его и заплатит.

— Что ты творишь, Ада?

— У Лили сегодня психолог в три, — цежу я сквозь зубы. — Отвезешь и заберешь. Она сегодня на тебе. И я против того, чтобы твоя псина спала на ее кровати. И тебе не мешало бы ее вычесать, а то Лиля вся в шерсти ходит, а я эту сраную шерсть никак не могу убрать.

— Могу грумера хорошего посоветовать, — флегматично отзывается Екатерина Севастьяновна. — У меня два самоеда и хаски.

А после тянется к одному клочку и пишет на нем номер телефона:

— У нее очередь обычно, но скажете, что от меня, — поднимает на меня взгляд и мило улыбается, — там тетка моего в возрасте, глубоко замужем.

— Это еще к чему? — зло выдыхаю я.

— Так, для информации, — Екатерина Севастьяновна пожимает плечами.

— А еще завтра Лиле нужен доклад о дебильных грибах, деревьях и всей этой ерунде, которая в жизни никогда не пригодится! — повышаю я голос. — Сиди и рисуй с ней грибочки, мицелий и расписывай, как, мать вашу, крепка связь подосиновиков с осинами. Какая у них там любовь, но лишь до того момента пока кто-то не возьмет и не вырвет все с корнем! Но грибы-то у нас те еще уроды. Переползут к другим осинам! Или даже к березкам, да? Осины надоели со своими вопросами, да?

— Ада, — Матвей не спускает с меня взгляда, — выдыхай.

— Сам выдыхай, — бью кулаком по столу. — И у тебя самого, кстати, шерсть на пиджаке! Вычеши свою новую подружку!

А после разворачиваюсь и выхожу из кабинета, гневно встряхнув волосами. Если ему так нужен развод, то пусть попотеет и свою пятую точку сожмет.

— Вот же козлина.

Зло шагаю мимо других пар, которые ждут своей очереди на развод. Останавливаюсь, смотрю на них и сжимаю кулаки.

Кто молча сидит через несколько сидений друг от друга, кто-то разошелся в небольшом холле по разным углам и делают вид, что друг друга не знают. Обмениваются злыми презрительными взглядами.