Развод. Ты не уйдешь
Шрифт:
Теперь мне ясны все его усмешки, злость и негатив, почти ненависть!
Сейчас он понял, как заблуждался. Должно быть, сейчас его рвут на части вина и стыд.
Ему больно…
Любовь заставляет меня чувствовать боль мужа так, словно она моя, собственная.
Если бы не было еще одного грязного штрихи в этой истории, я бы сейчас вышла и села рядом с мужем. На холодную, еще промерзшую землю.
Обняла.
Глеб бы начал ругаться и не позволил мне сидеть на холодной земле. Мы бы обнялись крепко-крепко и просто сжимали друг друга в объятиях, пока
Но ничего из этого я делать не стану.
Больно…
Пусть болит, со временем станет легче.
Есть черта, за которой больше нет возврата к прежнему.
Больше нет.
***
— Поживи пока у мамы… Думаю, так будет лучше для всех. Напишешь, какие вещи привезти надо.
Голос Глеба звучит глухо. Он сидит, сгорбившись, с потухшим взглядом. Не человек, просто сухая оболочка без признаков жизни.
Я даже не стала благодарить, что подвез. Молча покидаю салон машины, тянусь к двери, чтобы закрыть.
Но в последний момент замираю.
— Глеб.
Он не отзывается.
Зову погромче.
— Глеб!
Он отрывает взгляд, смотрит на меня с некоторым удивлением. Словно не ожидал, что я захочу с ним говорить.
— Вызови такси, тебе не стоит управлять автомобилем в таком состоянии.
— Все хорошо, Оль. Со мной ничего не будет. Я живучая… тварь.
***
Мама очень ждала моего возвращения. Судя по выражению ее лица, она готова засыпать меня вопросами. Но я пока не готова делиться с ней, она начнет охать-ахать, клясть Глеба, а меня уже мутит. Причем, довольно сильно.
Даже поесть не получается, тошнота не позволяет.
— Мам, я прилягу, наверное. Отдохну. Совсем плохо что-то, морозить начало.
— Только простудиться тебе еще не хватало! — тревожится мама.
Дети тянутся ко мне, я обнимаю их слабыми руками, жаль, что мне сейчас так плохо, иначе бы я с удовольствием провела с ними время. Детям нужны родители. Но отец, мягко говоря, не в состоянии, и я, как назло, тоже не в самой лучшей форме.
Сквозь сон слышу голоса. Мама разговаривает с кем-то, просыпаюсь, прислушиваюсь. Потихоньку крадусь из маминой спальни. Судя по звукам, Ваня плещется в ванной и заливает водой визжащую от хохота Тамару. Иногда нам всем нужно забыться, вот и Тамара не всегда вредничает. Сейчас она охотно играет с братишкой, который намного младше.
Замираю за углом, прислушиваясь.
— Глеб, я тебе не союзник, — отвечает мама. — Жизнь и здоровье дочери для меня важнее. Не стану я уговаривать ее идти с тобой на перемирие. И не приходи пока. Дети тебя боятся и не забывают обиды так просто и легко, как думают многие взрослые. Игрушками их уже не купишь.
Глеб все-таки оставляет вещи, игрушки и только потом уходит. Я больше не прячусь за углом, в этом больше нет никакого смысла. Мама замечает меня, качает головой. Она решила, что дети меня разбудили своим шумом. Но я будто даже сквозь сон почувствовала присутствие мужа, поэтому встрепенулась.
Мама задает безмолвный вопрос: что дальше.
— Я хочу развестись, — говорю ей. — Надеюсь, теперь ты не будешь
— Мне жаль, — всхлипывает. — Мне так жаль, Оля.
***
Спустя две недели
— Кажется, все сделали. И в следующий раз, Том, вспоминай о поделках чуть-чуть пораньше, договорились?
Мы только закончили делать с дочерью уроки. Тома много ругалась на Ванечку, который всеми правдами и неправдами хотел забрать фломастеры Тамары. И никакие уговоры, что у него фломастеры точь-в-точь не действовали. Пришлось отдать сыну фломастеры Тамары, а ей передать почти новенькую упаковку. Ваня даже не рисовал этими фломастерами…
— Хорошо, мам.
Дочка мнется, а потом спрашивает:
— Мама, а мы когда домой поедем? Мы же поедем домой!
Она смотрит на меня с надеждой. Очень жаль, что мне придется разбить ей сердце.
— Мы будем жить здесь, у бабушки, Тома.
— Всегда? — ахает разочарованно. — А как же папа?
В глазах блестят слезы.
— Тома, мне очень жаль. Но мы с твоим папой больше не будем жить вместе.
Я набралась духу, чтобы сказать ей.
Кто-то же должен…
С Глебом почти не видимся. Когда он приезжает к детям, я стараюсь не проводить с ним много времени, ограничиваюсь приветствием и прощанием. Он звонит, неприлично часто звонит.
Я уже и не помню, когда он звонил мне так часто.
Пожалуй, никогда. Он был не из тех парней, которые могут болтать часами. Всегда доказывал свои чувства делами, не словами.
Соль в том, что последними поступками Глеб разрушил наш брак до основания, и я больше не хочу пытаться собрать его из осколков и склеить. Просто нечего клеить.
Тем нелепее видеть много звонков от Глеба. Когда и поговорить не о чем. Мне просто тяжело выносить его общество, а пустяковые разговоры обо всем и ни о чем никогда меня не привлекали…
— Вы разведетесь? — совсем безнадежно уточняет дочь. — У Ксюши родители разводятся, кричат каждый день.
— Мы не будем кричать.
— Но разведетесь, — вздыхает и начинает без настроения собирать рюкзак в школу.
На телефон приходит сообщение от Ивана: «Я приеду через пять минут»
Мы общаемся… Насколько тяжело мне дается общение с Глебом, настолько же легко складывается общение с Иваном.
Узнав, что я ищу подработку, нашел клиента. Его дяде прописали системы и уколы. Вот, хожу, делаю. Вернее, езжу. Иван отвозит меня каждый вечер. Еще два дня — и все.
По пути много разговариваем обо всем.
В моей настоящей жизни такие беседы - отдушина. Наверное, я соскучилась по этому — быть интересной и новой для кого-то… Говорить и понимать, что каждое твое слово ловит другой человек.
Тамара собрала рюкзак и швыряет его на стул со словами:
— Почему ты не хочешь мириться с папой? Он зовет нас домой, постоянно зовет, но это ты не хочешь! — говорит со слезами и убегает, в ванную, прокричав издалека. — Новый папа мне не нужен! И я больше не хочу жить здесь! Отвези меня к папе!