Развод. Ты не уйдешь
Шрифт:
Иногда хотелось, чтобы Оли не стало в моей памяти, в моем сердце по мановению волшебной палочки.
Иногда становилось страшно, что она в кого-то из своих ровесников, одноклассников втюрится… Она втюрится, и как я буду смешон, разгоняя огромными кулаками детишек!
— Олька…
Зову ее со всей нежностью, на которую хватает моего измученного состояния, изъеденного червями грязных сомнений. Я ведь с трудом дождался, когда она стала достаточно взрослой, других в моей жизни и не было. Не было ни одной с тех пор, как мы стали встречаться.
Ни
— Да, давай заедем куда-нибудь, перекусим. Только можно я сначала поем, а потом ты расскажешь? Или нет? — сомневается. — Вдруг поем, а потом… затошнит.
— Давай просто перекусим, — предлагаю. — Скажешь, как будешь готова.
— А ты? — вскидывает на меня свой серьезный, чистый взгляд. — Ты готов к откровенному разговору?
— Готов.
Накрываю руки Оли своими ладонями, она позволяет подержаться за нее всего несколько секунд, потом отнимает пальцы.
— Только для того, чтобы расставить все точки над i в вопросе твоих мотивов, Глеб. На итог это не повлияет.
Мое сердце разбивается, наверное, в миллионный раз за этот день.
Ничего не вернуть? Да как же так!
Пожалуй, впервые за все это время мне хочется поговорить с отцом.
Мы почти не разговаривали после его окончательного признания…
Сейчас мне хочется хлопнуть его по плечу, сжать пальцами и спросить.
Без укора… Просто спросить хочу: как же так, па?
В погоне, чтобы сохранить твои секреты и исправить твои ошибки, я своих дров наломал целую гору и натворил непростительной херни.
Глава 26
Ольга
После обеда меня разморило, на диванчике сидеть так тепло и уютно. Мы давно никуда не выбирались с Глебом, погрязнув в заботах. Он отдалился от семьи. Теперь я знаю причину: пытался сохранить репутацию отца изо всех сил, пытался держаться на плаву, но его усердно топили собственные переживания, сомнения и наговоры со стороны.
Мне за него обидно и больно, все-таки не чужой человек, много лет вместе прожили, любили… Вернее, я до сих пор люблю этого ужасно невыносимого мужчину, но надеюсь, что это просто привычка. Иногда так хочется обмануться иллюзией, что у тебя все под контролем.
Мне кажется, мы все иногда попадаемся на эту удочку. По крайней мере, и отец, и сын точно заглотили этот крючок.
Вот и я… отталкиваю чувства, от которых больно.
Хочу немного встряхнуться, отдохнуть.
Я сменила обстановку, живя у мамы. Уже другой круг общения. Хожу делаю уколы и ставлю системы, зарабатываю немного, но стабильно, и клиентов добавляется.
Дай бог всем здоровья, конечно же, но я рада, когда мне звонят и договариваются на процедуры.
На самом деле я даже думаю, остановиться пока на таком варианте.
Сгоряча я заявила Глебу, что хочу восстановиться на работе в поликлинике, медсестрой, на полную ставку.
Но если посмотреть на вещи реально, работа на полный день
Поэтому я решила остановиться на таком варианте работы. Позже подумаю, как бы прорекламировать себя. Пока хватает сарафанного радио и клича, брошенного мною по чатам со знакомыми.
— Скажи, у меня есть шанс? — интересуется Глеб. — Шанс все исправить.
— Глеб.
Я отвожу взгляд в сторону, он не позволяет уйти, ищет мои глаза своими, настойчиво смотрит, в самую душу заглядывает и позволяет мне заглянуть вглубь него самого.
— Вот такой я, Оль. Отца пожалел, седину его дурацкую, имя хорошее. Он в шантаже с головой погряз и начал плакаться мне, когда уже слишком поздно было! Заплатишь шантажисту один раз, станешь дойной коровой. И это уже случилось… У меня под ногами земля горела, когда умер отце и эта… заявилась. Я виноват, Оль, я вины не отрицаю. Я чуть не свихнулся, все навалилось. И горе, и омерзение, и страх… Страх, что я тебя не то, что могу потерять. Страх того, что уже потерял и не заметил этого. Я идиот. Я… Я кошмарно обошелся с тобой. Это все моя вина. Исключительно, моя. Во мне грязи скопилось, и я о ней молчал, а потом накрыло… Оль…
***
Глеб
Жена незаметно трет лицо там, где был синяк, сейчас его уже не видно. Ни одного следа не осталось. Но я до сих пор его вижу и, самое паршивое, вижу уже последствия, не в силах изменить причины.
Я бессилен перед свершившимся, меня накрывает тотальным ужасом осознания, что я… ничего не спас и никого не спас. Все вылезло наружу. Выходит, я все делал зря. Все. Делал. Зря.
— Я хочу все исправить. Оля, пожалуйста… Я же хорошим мужем был, а? Боже, скажи, что хорошим! Иначе я уже ничего не понимаю, — хриплю.
Оля ерзает, оглядывается по сторонам.
— Кафе — не самое подходящее место для таких откровений.
— А где еще? Наедине? Я не против. Вот только ты со мной наедине оставаться не хочешь, — признаю и выдыхаю с болью. — Ты меня боишься? Боишься, после того, как я…
Накрываю лицо ладонями. Мне хочется посыпать голову пеплом, остается только это, потому что во рту уже сплошная зола.
— Прости, — выдавливаю из себя.
Это просто слова. Как показать ей, что я всем сердцем до сих пор только с ней, что мне плохо жить одному, что я себя не вижу за пределами семьи и отношений с ней. Просто не вижу, меня нет…
Если вдруг спросят, что я делал три дня назад, я не смогу ответить. Потому что кажется, что не было ничего замечательного и хорошего в те дни. Это просто сплошное месиво, за исключением тех часов, которые я провожу с детьми. Особенно живым я себя чувствую, когда говорю с женой, но она меня избегает.
Даже сейчас по глазам вижу, что Ольга хочет закончить этот сложный разговор.
Закончить и уйти. Уйти с моим ребенком под сердцем…
Вернее, она уже ушла! Ушла с нашими детьми и живет у мамы.