Развод. Зона любви
Шрифт:
Сколько времени он знал? Неделю? Месяц? А может, с самого начала? Он всё это время спал со мной в одной кровати, смотрел мне в глаза и молчал. Он предал меня так тихо, что я даже не заметила, когда это случилось.
Полицейские надевают на меня наручники. Металл холодит кожу. Я не сопротивляюсь. Мои глаза всё ещё прикованы к Виктору. Он даже не пытается вмешаться.
Глава 2
Его слова впиваются в меня, как нож, разрывая всё внутри.
— Я
Я слышу его голос, но не понимаю. Это не может быть он. Не мой Виктор. Мой муж никогда бы не сказал этого. Он знает меня. Он должен знать. Мы столько лет были вместе. Я держала его за руку в больнице, когда он лежал с температурой, стирала его рубашки, когда он приходил домой поздно, я родила ему детей и улыбалась, даже когда хотела плакать от усталости. Он знает меня. Он должен знать, что это ошибка.
Я смотрю на него, как будто сейчас смогу прочитать правду в его глазах. Но там пусто. Серо. Ничего.
— Ты… не веришь мне? — шепчу я. Губы едва двигаются. Словно парализованы. Я боюсь даже дышать, потому что если он не ответит, я рухну прямо здесь.
Он молчит.
Его молчание — это самое страшное, что я когда-либо слышала. Оно холодное, как ледяная вода, которая заливает лёгкие и не даёт дышать. Я ищу в его взгляде что-то, что скажет мне: Я верю тебе. Я с тобой. Но он смотрит сквозь меня, как будто я больше не существую.
Нет. Нет. Это сон. Это ошибка.
Я делаю шаг вперёд и хватаюсь за край его пиджака, как за спасательный круг. Он должен что-то сказать. Сейчас. Он должен меня спасти. Он же мой муж. Мой Виктор.
Но он отступает на шаг назад. Я чувствую, как мои пальцы соскальзывают с его ткани, как будто я упускаю его навсегда. Пустота между нами больше не заполнится.
Марина делает шаг вперёд. Я слышу её всхлип, и этот звук режет меня изнутри. Я смотрю на свою дочь — она выглядит так, будто её мир рушится вместе с моим. Лицо побелело, губы дрожат, глаза блестят от слёз, которые она пытается удержать.
Она хочет мне верить. Я вижу это. Она цепляется за надежду, за то, что я скажу ей что-то, что развеет этот ужас. Она сжимает кулаки так сильно, что я вижу, как ногти впиваются в кожу.
— Мама… — её голос рвётся из глубины души. — Скажи, что это неправда. Пожалуйста.
Её голос дрожит, она задыхается от собственного страха, но не может остановиться. Она ждёт. Она ещё верит, что я могу всё исправить.
Я тянусь к ней, пытаясь взять её за руку.
Пальцы дрожат. Я должна её удержать, я не могу позволить ей отдалиться.
Но она отступает.
Она отступает так медленно, но это больнее, чем если бы она закричала. Её шаг назад рвёт моё сердце на куски.
— Марина… — шепчу я, но голос
— Это ошибка, — наконец произношу я громче. Я хочу верить, что если повторю это достаточно много раз, она поверит. — Это ошибка. Ты должна мне верить. Я не делала этого.
Но в её глазах я вижу сомнение. Оно растёт, как тень. И эта тень уже поглотила нас обеих.
Когда судья объявляет приговор, я чувствую, как в груди что-то разрывается. Восемь лет. Восемь. Лет. Как медленно и мучительно каждое слово рвёт мой разум на куски, а сердце… сердце кажется мёртвым. Оно больше не бьётся, не сопротивляется, не живёт.
— Восемь лет лишения свободы в колонии общего режима, — голос судьи звучит откуда-то издалека, глухо, словно я слушаю его из-под воды.
Это сон. Это точно сон. Должен быть. Всё это не может быть реальностью. Я не могу сидеть здесь в этом душном, пропахшем слезами и потом зале суда, не могу слышать, как молоток судьи глухо ударяет по деревянной поверхности, запечатывая мою судьбу, как крышка гроба.
Мои руки дрожат. Губы дрожат. Но я молчу. До того момента, пока звук слов не доходит до самой глубины моего сознания.
Восемь лет.
— Нет! — крик срывается с моих губ так неожиданно, что даже охранник вздрагивает. — Нет, я не виновна! Вы не можете так со мной поступить! Я НИЧЕГО не сделала!
Но мой крик глохнет в стенах зала суда, как будто они проглотили его, пережевали и выплюнули обратно — тишиной. Мёртвой тишиной.
Слева сидит Виктор. Его лицо изображает горе — горе «пострадавшего мужа», которому изменили, обманули и предали. Я вижу его сложенные на коленях руки, безупречно отглаженный костюм, и мне хочется рвануться к нему с кулаками. Это он всё это подстроил. Он уничтожил меня.
Он ловит мой взгляд, и его губы чуть дрогнули. Едва заметная, мимолётная усмешка. Показалось? Нет. Я знаю этого человека лучше, чем он думает. Это не ошибка. Он радуется. Радуется моему падению.
Я резко оборачиваюсь к своему адвокату, который с самого начала выглядел так, словно ему всё равно, чем это закончится.
— Делайте что-нибудь! Вы должны их остановить! — почти шепчу ему, хотя внутри меня всё кричит, рычит, сгорает.
Он избегает моего взгляда. Кривит губы в профессиональную маску «ничем помочь не могу».
— Анна, я сделал всё, что мог.
Врет. Он врёт, и я знаю это. Его трусливые глаза бегают по залу, как у загнанного животного. Виктор подкупил его. Купил всё. Судью, свидетелей, доказательства. Даже мой адвокат — его марионетка.
— Подлец, — шепчу я, чувствуя, как комок ненависти подступает к горлу, мешая дышать. — Все вы подлецы.
Они уводят меня. Я даже не замечаю, когда охранники успели подойти ко мне. Их грубые руки сжимают мои запястья, и холод металла наручников врезается в кожу.