Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

За двадцать лет дом в Чечевинах много раз пе­реходил от одних хозяев к другим, перестраивался и перекрашивался согласно их вкусам; потом име­ние попало в государственную опеку и год назад было пожаловано государем князю Николаю за зас­луги перед Отечеством.

Планировка и убранство дома даже отдаленно не напоминали родовое гнездо князей Чечевинских. Лишь два портрета в гостиной, те самые, что вывезла мать Анны из Турусовки, отреставриро­ванные гравером Казимиром Бодлевским двадцать лет назад, напоминали

о прошлой жизни...

— Вам письмо, ваша светлость, — сказал Сте­пан, входя в кабинет.

Николай посмотрел на адрес, потом на Степана.

— Знаешь от кого?

— Догадываюсь, ваша светлость... Николай разрезал конверт, в нем было два

письма.

— Это Анне Яковлевне отнесешь, — он отдал один сложенный лист Степану, а другой развер­нул и быстро пробежал глазами.— Кланяется тебе Сергей Антонович. Интересуется, здоров ли.

— Да что мне сделается, — Степан словно засветился от удовольствия. — Он-то как? Золотой че­ловек... Нынче таких и нет... Будете писать ему, так от меня тоже низкий поклон передайте. Еже­ли, конечно, не в тягость вам, барин...

— Передам, передам... Ступай...

Степан вышел, а Николай углубился в чтение письма.

В кабинет вбежала Анна.

— Николенька! Ты только представь себе! Юлия пишет, что они купили корову! Глаша настояла! А Юлия сама доит. Представляешь? Они нас зовут к себе. Юлия пишет, что там такая красота! Горы, водопады, пропасти!.. Давай поедем... Возьмем ре­бят... Ваня будет писать этюды, Маше очень поле­зен горный воздух...

— Аннушка! Как же я могу теперь уехать... Я затеял строительство, людей нанял, лес привез... И нате! Бросил все и уехал! Так не годится...

— Ты прав. У тебя строительство школы, у Вани — этюды... А Маша — целыми днями одна... Соломенная вдова! Мне кажется, Николя, что у нее к Ване некоторое охлаждение... Ты не заметил?

— С чего ты взяла? Они любят друг друга...

— Дай-то Бог... Дай-то Бог...

Анна большими мужскими шагами заметалась по кабинету.

— Что с тобой, Анна? Мне не нравится твое состояние...

V — А мне не нравится то, что происходит с Ма­шей, мне не нравится это ее увлечение театром, мне не нравятся ее поездки в город... Она ночует там неизвестно где. Мне тревожно за нее.

— Как это неизвестно где?! Ты ведь отлично знаешь, что она останавливается в городе у Шен-шеевых. Долли Шеншеева часто гостит у нас. Это вполне благовоспитанная девица... Странно, поче­му тебя это так волнует? Мне нравится, что у Маши

появилась новая знакомая, нравится, что Маша ув­лекается драматическим искусством...

— Николя, Маша — наследница двух старин­нейших княжеских родов России... Что бы сказала наша матушка, если бы узнала, что ее внучка выс­тупает в фривольных пьесках перед пьяными куп­цами?..

— Эк тебя занесло, сестрица!

Какие купцы! Ка­кие фривольные пьески!!! Я видел их последний спектакль... Это была пьеса господина Потехина. Очень глубокая пьеса, хотя и не без недостатков. Губернатор со всем семейством присутствовал. Я не понимаю тебя, Анна.

— Я сама себя не понимаю... Долли мне нра­вится. Я слышала, что она была обручена с этим негодяем Шадурским, но сие ни о чем не говорит... Негодяи имеют нюх на хороших людей.

— Стало быть, ты не против ее дружбы с Ма­шей...

— Да не из-за Маши она сюда ездит! Прости, Николенька, но в некоторых вопросах ты такой ребенок...

Николай смутился, ломая спички, пытался рас­курить трубку.

— Какие нелепые мысли приходят тебе в голо­ву... Право, нехорошо, неостроумно...

— Ага! Покраснел, — торжествующе сказала Анна. — Это она из-за тебя ездит... Она влюблена в тебя по уши, и ты это знаешь, только вид дела­ешь, что не замечаешь...

— Как ты можешь такое говорить! Я ей в отцы гожусь! Выдумала тоже!

— Двадцать лет — не такая уж большая разни­ца. — Анна подошла к Николаю, взяла его за пле­чи, делая вид, что внимательно изучает его. — Ты, Николенька, мужчина видный, хоть сейчас под ве­нец. Хорошая пара у вас может получиться... Она хоть и не знатного рода, но Данила Шеншеев — человек в России знаменитый... Как говорит Сте­пан, его и за десять миллионов не купишь. И дочку свою единственную, говорят, сильно любит...

— Анна, прекрати. Ты говоришь пошлости...

— Ну, хорошо, хорошо... Больше не буду. Анна села с ногами на диванчик.

— Можно я посижу у тебя?

— Конечно, можно... Хочешь, я покажу тебе проект школы? — Николай подсел рядом, развер­нул рулон ватманской бумаги.

— Красиво, правда? Но главное, здесь будут учить практическому хозяйствованию на земле. Вот это — оранжереи. Здесь и зимой будут выращи­вать овощи, это — котельная для обогрева теплиц, это — депо для хозяйственного инвентаря...

— Как ты сейчас похож на отца, Николенька! Я тебя очень прошу, поговори с Ваней, пусть он привлечет Машу к своим занятиям, берет с собой на пленэр, ездит с ней в город... Поговоришь? Ну, обещай, что поговоришь!

— Обещаю, — ласково улыбаясь, сказал Нико­лай.

Дом фон Шпильце. Петербург.

Первый свой визит по выходе из тюрьмы Полиевкт Харлампиевич посчитал своим долгом на­нести Амалии Потаповне фон Шпильце.

Амалия Потаповна приняла его с искренним ра­душием, распорядилась насчет кофия, усадила По-лиевкта Харлампиевича в покойное кресло.

— Похудели, Полиевкт Харлампиевич, на ка­зенных хлебах. Но это вам к лицу... Придает не­кую стройность и загадочность...