Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

Хлебонасущенский и сам понял, что перебор­щил... Он слегка успокоился, виновато подошел к Юзичу:

— Ты меня, любезный, прости, Христа ради... Погорячился я...

— Обидно такое слушать... Ну, да ладно... Так выйдете к дамам или нет? — с видом оскорблен­ной добродетели спросил Юзич.

— Ну, ладно. Пойдем. Черт бы их побрал, этих дам. Все несчастья от них.

Они вышли в общий зал: впереди Юзич, за ним на некотором

расстоянии — Хлебонасущенский.

Юзич подвел Полиевкта Харлампиевича к сто­лику, за которым

сидели Анна и Устинья. Хлебо­насущенский не узнал княжны Анны, он видел ее всего один раз, да и то мельком, в суматохе; Устинью же он раньше не встречал вовсе.

— Вот это и есть тот, кто вам нужен... Полиевкт Харлампиевич, — представил дамам Хлебонасущенского Юзич.

— Чем могу служить? — спросил Полиевкт Хар­лампиевич.

Анна и Устинья молча смотрели на него. Глаза Устиньи горели таким дьявольским огнем, такой поток ненависти лился из них на Хлебонасущенского, что даже Юзичу стало не по себе, и он на всякий случай зашел Устинье за спину, чтобы вме­шаться в случае ее непредвиденного поведения.

Хлебонасущенский, разогретый несколькими рюмками водки, не обратил внимания на Устинью. Его привлекла странная нездешняя женщина, оде­тая с изысканной простотой.

— Сядьте, — приказала Анна, и Хлебонасущен­ский покорно опустился на краешек стула.

— Меня зовут Чуха... Слышали когда-нибудь такую кличку?

— Чуха?!— удивился Хлебонасущенский. — Изволите шутить, ваша светлость... Я в свою жизнь светских людей повидал... Какая ж вы Чуха?..

— А это — Устинья Кротова. Вы ее знаете, — продолжала Анна.

Хлебонасущенский мельком глянул на Устинью.

— Ошибочка, ваша светлость. Не имел чести...

— Она вдова Григория Кротова, которого вы убили две недели назад на Узком мосту в городе Саратове. Вам он был известен под кличкой Чер­нявый.

Хлебонасущенский побледнел, он с тоской по­смотрел на Юзича.

— Что ж ты, братец? — тихо сказал он. — Не знаю я никакого Чернявого. Напраслину на меня возводите...

— Ну, Чернявого, положим, вы знали, Поли­евкт Харлампиевич. Я его вам рекомендовал ког­да-то... Запамятовали? — вмешался Юзич.

— Ну, и что из этого следует? — огрызнулся Хлебонасущенский. — Прошу прощения, тороп­люсь... Неотложные дела...

Полиевкт Харлампиевич сделал попытку при­подняться, но Устинья остановила его.

— Сядь! Ты теперь живи в страхе, — тихо про­говорила она. — Я тебя везде сыщу, нигде от меня не схоронишься. И смерть тебе обещаю трудную. Моему мертвому мужу завидовать будешь... Смер­ти будешь желать как избавления.

Хлебонасущенский отшатнулся от Устиньи, как от прокаженной. Опрокинул стул, закричал визг­ливо:

— Она сумасшедшая! Остановите ее! Она меня убить хочет... Полиция! Помогите!

Истерика Полиевкта Харлампиевича казалась пьяным бредом, потому что женщины сидели со­вершенно неподвижно, и предположить с их сто­роны угрозу для этого грузного сильного мужчи­ны было невозможно.

Хлебонасущенский,

натыкаясь на стулья, по­пятился к двери, ведущей в отдельные кабинеты; Юзич быстро пошел за ним.

Хлебонасущенский вбежал в кабинет и заме­тался, как загнанная в угол крыса. Он схватил стул и, сунув его ножку в ручку двери, запер ее. Сразу же раздался стук, на дверь наседали плечом.

— Полиевкт Харлампиевич, отоприте... Что вы, право?! — услышал он голос Юзича.

Взгляд Хлебонасущенского упал на окно. «Вот оно, спасение», — решил он, пододвинул к окну диванчик и вскарабкался на подоконник. Окно никак не открывалось, а стук в дверь становился все настойчивее, дверь ходуном ходила в петлях.

Наконец окно отворилось, и Полиевкт Харлам­пиевич с трудом протиснулся наружу.

В этот момент ножка стула сломалась, дверь распахнулась, и в кабинет вломились два дюжих половых и Юзич. Следом вошли Анна и Устинья.

Юзич, увидев распахнутое окно, понял, что Хле­бонасущенский сбежал.

— Ступайте в зал! — приказал он половым и повернулся к Анне. — Ищи ветра в поле... Он те­перь затаится... В глубокую нору залезет.

— Найду, — твердо сказала Устинья. — Теперь своего дыхания бояться будет... А этого мне и надо было... Ты, Юзич, нам его найти поможешь.

— Он — не нашего круга человек, — ответил Юзич, — нам его жалеть ни к чему...

— Спасибо... А я еще кое с кем из старых дру­зей поговорю... — пообещала Устинья.

— Ты Гречку с Фомушкой знала? — спросил Юзич Устинью.

— Еще бы...

— Объявились...

— Ну что ж, могут пригодиться и они...

— Если что узнаешь, пришли человека. По­мнишь, где дом князей Чечевинских? — спросила Анна.

— Я пока на память не жалуюсь.

— Ну, до свидания, Юзич... Пров Викулычу при­вет передавай.

— Передам.

Женщины пошли к выходу, но Юзич их оста­новил:

— Да! Запамятовал совсем! Полиевкт Харлам­пиевич говорил, что не сегодня-завтра уезжать со­бирается... Сказал, в Полтавскую губернию.

— Пошли, Юзич, людей на Московский вок­зал, — попросила Анна. — Да и на другие — тоже... А деньги все же возьми... Расходы у тебя предсто­ят.— И она протянула ему ассигнации.

На сей раз Юзич от денег не отказался.

Гостиница Демута. Петербург.

Полиевкт Харлампиевич еще накануне собрал необходимые вещи и уехал из своего домика на Охте.

Он понимал, что люди Шпильце будут разыс­кивать его в притонах, в злачных местах, но им и в голову не придет искать его в фешенебельной гос­тинице у всех на виду. У Демута он записался под чужим именем и теперь решил до утра не поки­дать своего номера... А утром прямехонько на вок­зал — и в Москву. Из Москвы решил он отпра­виться машиной в Рязань, а оттуда по недавно достроенной дороге — в Саратов.