Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

— Здравствуйте, Юзич, — сказал Николай.

— Честь имею, ваше сиятельство...

— Проходите.

Николай пригласил Юзича в гостиную, Юзичу это понравилось.

— Добже, добже, — сказал он. — Я бы мог и здесь... Дело, с которым я пришел, не терпит отла­гательств... Их сиятельство Анна Яковлевна попро­сили приглядеть за господином Хлебонасущенс­ким... Есть кое-какие сведения...

— Говорите... Я ей брат. Вы, наверное, знаете...

— Знаю. Так вот, послал я за ним Фомушку и Гречку...

— Слышал о таких...

—

Люди известные... Они к нему на Московс­ком вокзале прилепились. У меня с ними уговор был такой, чтобы из каждого города — весточку.

— Разумно, — сказал Николай. И предложил: — Чаю, вина?

— От чашечки чая не отказался бы...

— Степан! — позвал Николай и, когда тот явил­ся, приказал принести чаю.

— Слушаю-с, — неодобрительно сказал Степан.

— Так вот, сначала Полиевкт Харлампиевич ос­тановился в Москве у Печкина, — продолжил Юзич. — Потом поехал в Рязань. Там два дня жил. А потом укатил в Саратов.

— Вот как? — воскликнул Николай.

— А в Саратове Фомушка с Гречкой его поте­ряли. Он остановился в «Московской», и весь его багаж там, а самого нет... Исчез куда-то...

Явился Степан с чаем. — Я срочно должен уехать, Степан. Собери мой дорожный портплед. И пошли за извозчиком.

— Куда ж вы собрались, барин?..

— В Саратов. Анне Яковлевне я сейчас запис­ку напишу. Пейте чай, я сейчас вернусь.

В кабинете Николай переоделся, написал за­писку Анне, вышел в гостиную, присел к столу.

— Спасибо вам, Юзич. У вас могут быть расхо­ды... Примите, пожалуйста. — Он передал Юзичу несколько банкнот.

— Благодарю покорно...

— Где мне Гречку с Фомушкой искать?

— В той же «Московской»... Вот как они там записались, сказать не могу.

— Ничего. Найду.

Николай пожал Юзичу руку и проводил до двери.

Чечевины. Саратовская губерния

Более месяца прошло с тех пор, как Анна и Николай уехали в Петербург. В Чечевинах налади­лась ясная и спокойная жизнь. Маша с увлечени­ем занялась хозяйством, строительством школы, до­моводством.

Рано утром, едва вставало солнце, выезжала она на своей Рябинке из ворот имения. Она объезжа­ла дальние поля и покосы, следила за лесопосадка­ми, ругалась с подрядчиками на строительстве школы и оранжереи.

Поначалу крестьяне относились к ней снисхо­дительно — дескать, тешится молодая барынька, играет в хозяйку. Но очень скоро поняли крутой нрав и хозяйскую сметливость Маши и старались выполнять ее указания. Она мало понимала в сель­ском хозяйстве, еще меньше — в строительстве, но безошибочно умела отличать дельных людей от бездельников, честных от жуликов... Умела слу­шать... А потому ее указания всегда были разум­ны.

Ваня же занялся финансами и бухгалтерией. С утра в приемной перед кабинетом Николая, кото­рый он временно занял, толпился народ: приказ­чики, покупщики, старосты. Вначале,

как и Машу, его приняли не очень серьезно. Целый год видели его с этюдником в поле или в лесу, а это занятие у простого народа всегда считалось праздным и бес­полезным. И потому ожидали увидеть барина, ко­торый, как и его жена, решил потешить себя, по­играть в хозяина... Каково же было их удивление, когда они столкнулись с жестким, расчетливым, па­мятливым человеком, способным проследить путь каждой копейки, взыскать долги и преумножить вложенные в дело деньги.

— Что ж это вы, Илья Трофимыч, документики не предоставили на доски? — выговаривал он груз­ному приказчику с окладистой купеческой боро­дой.

— Да кто же мне, вашество, такие документи­ки даст? У нас все на слово…

— На слово — не годится... Так по сколько пла­тили за сажень?

— Полтора целкового...

— Дорого, любезный... Давайте так договорим­ся... Поезжайте к Завидову, возьмите у него доку­ментик такого содержания: «Продано князю Чечевинскому теса сто кубических саженей по одному рублю пятидесяти копеек за сажень». И пусть он на той бумажке подпишется. А я вам денежки спол­на выплачу. Но учтите, Завидов через недельку быть обещался... Так что, сами понимаете... Ну, ступай­те, голубчик.

— А ежели, вашество, без документика на руб­ле тридцати копейках сойтись?.. — вытирая вспо­тевшую лысину, спросил приказчик.

— Рубль двадцать — больше не дам, — ответил Иван.

— Без ножа режете, вашество!

— Как хотите...

— До чего ж вы ушлый человек, Иван Осипо­вич, — с восхищением сказал приказчик. — Да­вайте по рубль двадцать.

Иван вынул деньги, ловко пересчитал и сказал:

— Пишите расписку. Приказчик опешил.

— Какую расписку?

— «Мною получено от господина Вересова сто двадцать рублей за сто кубических саженей леса».

— Зачем вам такая расписка?!

— Будто сам не знаешь, любезный! Пиши. Пока приказчик писал расписку, Иван подошел к двери и крикнул: «Следующий!»

Обедали обычно поздно, часов в шесть. Маша валилась с ног от усталости, есть ей совсем не хо­телось; но эти обеденные посиделки наедине с му­жем нравились ей с каждым днем все больше и больше.

— Куликовские мужики сырое сено стоговали. Не заметила бы — все сгорело...

— Откуда ты про сено знаешь?

— У матушки моей приемной корова была... Я и доить умею... А тебя, Вань, мужики боятся — страсть... Легенды рассказывают... Я тут с одним старостой беседую, говорю: «Вы к Ивану Осипо­вичу с докладом сходите». В ноги упал... «Увольте, говорит, барыня». Я говорю: «Чем же он такой страшный? Никого вроде пороть не приказывал». А он мне: «Лучше выпоротым быть, чем с докла­дом... Иван Осипович наскрозь человека видит...». А я ему: «Ты же честный человек, чего тебе боять­ся?» — «Честных людей, барыня, не бывает... Мо­жет, где в других странах, а в Рассее — навряд».