Разящий клинок
Шрифт:
Герцог недовольно заворчал, как поступил бы на его месте любой другой пятидесятилетний мужчина, разбуженный раньше времени. Он дернул себя за бороду и надолго задумался.
— Пусть сэр Димитрий вернется со своими войсками ко мне, — приказал Андроник.
Стратег Димитрий вырос у самой границы Мореи и командовал большей частью тяжеловооруженной кавалерии. С менее чем половиной своих воинов он отправился под стены города следить за вардариотами с расстояния в десять миль.
Герцог поднялся.
— Оденьте меня, — приказал он своим оруженосцам.
Последний из перебежчиков — главный камергер — сел и проговорил:
—
Андроник помотал головой:
— Я не могу рисковать. Вардариоты — превосходные воины и представляют собой серьезную угрозу, особенно если застигнут нас врасплох, поэтому нам лучше подготовиться. Они могут проделать ложный маневр, а затем пересечь город, пока мы будем объезжать его снаружи. От одной мысли наткнуться за воротами на пятьсот дисциплинированных истриканцев, вооруженных составными луками с роговыми насадками, меня бросает в дрожь, клянусь Христом Вседержителем!
— Мы справимся с ними, — заявил разбуженный разговором сын герцога.
— Справиться-то справимся, — хмуро заметил Андроник, — да лучше не надо. Если мы продемонстрируем им сплоченную и готовую сражаться армию...
— Конечно, милорд, но... — донесся из темноты голос Аэскепилеса, — что насчет альбанского наемника? Разве он уже не среди холмов?
— Слишком далеко, чтобы хоть как-то повлиять на ход событий сегодня или даже завтра. Да и недостаточно у него сил. Мой источник во дворце утверждает, что он разбил лагерь и выторговывает более выгодные условия.
— Трус, — расхохотался деспот.
Герцог грел руки о кружку горячего вина, которую ему подал слуга.
— Давайте разбираться с проблемами по одной за раз и заставим девицу принять наши условия.
— О да, отлично придумано, мой император. — Голос главного камергера прозвучал одновременно раболепно и очень устало.
— Не называй меня так, — огрызнулся герцог.
К югу от Харндона приор ордена Святого Фомы медленно потягивал вино на балконе. Внизу, на расстоянии в пятьсот футов, раскинулись плодородные долины Джарсея. Его взгляд скользнул по сидящему напротив священнику — мужчине средних лет, на лице которого одновременно читались непреклонность и раскаяние, а еще злость — на самого себя и на весь мир.
— Что же мне с вами делать, сэр? — задумчиво протянул приор.
Вот уже целые сутки он не снимал доспехи в знак покаяния, поэтому каждый сустав в его теле изнывал от боли. К тому же прошлой ночью старый рыцарь так и не смог заснуть: его мучила бессонница. Скорее всего, из-за возраста или потому, что голова была забита разными мыслями. Как у любого грешного священника.
— Отправить куда-то, полагаю, — с горечью заметил собеседник. — Где я смогу догнивать.
Вот уже почти сорок лет приор Уишарт был рыцарем и человеком веры. Он прекрасно знал об удивительной способности людей к самовосстановлению и постоянном стремлении к самоуничтожению. Все, что приор ведал об этом человеке, было открыто ему во время исповеди, нарушить тайну которой он не имел права. Откинувшись на спинку стула, сэр Марк пригубил вино.
— Вы не можете остаться в Харндоне, поскольку это лишь усилит искушение и доведет до греха.
— Знаю, — печально согласился сорокалетний святой отец. Несмотря на грубые черты
— Но причинили. Вы достаточно опытны, чтобы предвидеть последствия. Вы один из лучших моих рыцарей и отличный философ, но я не могу оставить вас здесь. Другие равняются на вас, но что будет, если вся эта история станет достоянием общественности?
Священник выпрямился:
— Такого никогда не случится.
— Разве от этого ваш проступок менее греховен?
— Я не глупец, спасибо, приор, — сказал святой отец, пристально посмотрев на сэра Марка.
— Правда? Неужели, сидя сейчас здесь, вы на самом деле утверждаете, что не являетесь глупцом?
Собеседник отшатнулся, будто его ударили.
— Я мог бы попросить освободить меня от клятв, тогда вы бы избавились от меня раз и навсегда, — предложил он.
Впервые в его голосе прозвучало больше раскаяния, нежели непокорности.
— Вы хотите, чтобы вас освободили от клятв, отец Арно? — подался вперед приор.
Большинство рыцарей ордена Святого Фомы были простыми братьями: некоторые, например донатисты [31] , — келейными, поклявшимися проявлять лишь покорность и повиновение; другие — религиозными, давшими обеты нестяжания, целомудрия и послушания. Еще встречались братья по оружию, которые посвятили жизнь молитвам и служению при лазаретах. И лишь немногие становились священниками.
31
Донатизм — церковный раскол в Карфагенской церкви, начавшийся в первом десятилетии IV века и сохранившийся до мусульманского завоевания. Главным действующим лицом на начальном этапе был епископ Нумидийский Донат. Приверженцы донатизма называются донатистами.
От сражавшихся монахов орден требовал в основном беспрекословного подчинения, другое дело священники — от них ожидали значительно большего.
Отец Арно поднял голову. По его щекам текли слезы.
— Нет, этого я не хочу. Не могу даже представить.
Какое-то время приор теребил бороду, затем его взгляд скользнул по стопке пергаментов и свитков, лежавших под левой рукой. Отрада жизни и вечное проклятье — бумажная волокита. По правде говоря, Арно был одним из лучших братьев на поле брани и в совете, но он совершил ужасную ошибку. Уишарт не хотел наказывать его. Самое большее — пару раз хорошенько стукнуть за то, что его угораздило по уши влюбиться.
Сэру Марку бросилась в глаза черная печать с тремя золотыми переплетенными восьмерками, очень дорогая и притягивающая взгляд. Он сломал ее большим пальцем и пробежал письмо глазами, не скрывая удовольствия. Однажды даже громко засмеялся.
Закончив чтение, приор ударил свернутым свитком о стол, и хлопок напомнил щелчок арбалетной тетивы.
— Отправлю вас к Красному Рыцарю на место капеллана, — заявил он.
— К тому заносчивому мальчишке? Безбожному наемнику? — Священник откинулся назад, помолчал, затем, глубоко вздохнув, добавил: — Но... ведь это никакое не наказание. Любой рыцарь пожелал бы служить... Только бы его простили!