Реабилитация. Путь к выздоровлению

Докукина Наталья

– Да ладно. Я скоро закончу. Подожди меня. Или тебе есть чем получше заняться?

– Хм.

Занятие получше?

Сложно представить, что существует какое-либо другое место кроме именно этого. Трудно представить, что есть люди, которые ждут меня дома, хотя я знаю, что это правда.

– Не уходи.

Может, Каспер в последний раз посмотрит на меня и запомнит. Может, если я посижу здесь и подожду, меня еще раз прослушают. Партнерша Сэта зовет его обратно.

Мисс Карен назвала бы это оправданием. Прекрасно. Я оправдываюсь. Но я к тому же отпускаю ситуацию. Начинаю

писать своей семье, но меня прерывает голос Сэта и его сцена прослушивания. Поворачиваюсь, чтобы посмотреть. Он в паре с высокой девушкой с длинными волнистыми черными волосами и небольшим акцентом, который я не могу определить. У нее ярко-красные губы, как и ее свитер. Сэт сжимает ее щеки руками, отчего ее губы становятся выпуклыми, как у рыбы, и так сильно наклоняет назад ее голову, что мне кажется, будто сейчас свернет ей шею. Девушка отклоняется, она выглядит испуганной. Несколько слезинок появляются в уголках ее глаз.

– Ты никогда не поймешь, как сильно я тебя люблю, – шепчет он ей в рот. Так близко к ней, что я едва его слышу. Его голос как шипение. Потом он отпускает ее, и она падает на колени.

– Пожалуйста, – умоляет она, – Пожалуйста, не оставляй меня.

У меня еще не было возможности умолять Питера. Он не дал мне этого. Сэт плюет на пол.

Каспер их останавливает.

Как он мог? Сейчас самое интересное.

Все останавливаются. Мы оказались внутри этого момента, момента потери для пары на сцене.

А потом у Сэта происходит переломный момент. Его лицо превращается в свое собственное или, наоборот, трансформируется из своего, или творится что-то сверхъестественное, потому что клянусь, всего минуту назад он не был Сэтом.

– Спасибо большое за возможность, – говорит он Касперу.

Дерьмо. Я никого не поблагодарила.

– Да. Следующий, пожалуйста, – рычит Каспер.

Сэт пожимает плечами и собирает свои вещи. Огненная Леди также уточняет его номер телефона. И вот мы снова на улице. Он кричит в воздух.

– Это было потрясающе! – смеется он, подхватывает меня и начинает кружить. – Побежали!

– Побежали?

– Да! Давай бежать! Ты когда-нибудь бежала по тротуарам Нью-Йорка, переполненным людьми? Это самое лучшее!

У меня нет времени подумать, нет времени задать вопросы, нет времени усомниться.

Мы бежим. Бежим куда-то.

Куда угодно.

В никуда.

Всюду.

Когда мы бежим, мир вокруг нас размывается в серые полосы и огни. Город плывет вверх в сине-черно-оранжевых сумерках. Сэт резко останавливается, и я попадаю прямо ему в руки. Как раз в тот момент, когда мне больше не кажется, будто я в кино или в пьесе, или в мечтах.

Я смотрю на его лицо. Я вижу его дыхание. Даже если бы мне захотелось, и то я бы не смогла отделиться от его объятий. Мы – просто здесь, позволяем парящемуся вокруг нас городу застывать в замерзших зданиях, тротуарах и деревьях.

– Я не собираюсь тебя целовать, – говорит он, и его голос – это дыхание и лед.

– Ладно, – говорю я.

– Никакого протеста?

Не знаю, как протестовать. Даже не знаю, где я нахожусь. Даже не знаю, сделана ли я из плоти и костей или из воздуха и пыли.

Я опускаю

голову ему на грудь и вдыхаю. Лимонное мыло. Постиранное белье. Дым.

– Мне нужно домой, – говорю я.

Он не протестует. Может, он тоже забыл, как это делать.

Мы идем к поезду, не касаясь друг друга, хотя было бы так естественно вложить свою руку в его. Я пытаюсь вспомнить, какие у Питера руки на ощупь. Уверена, что он держал меня по дороге в клинику. Или нет? Не могу вспомнить.

Смотрю на Сэта, который также, кажется, погружен глубоко в свои мысли. Воздух сильно парит вокруг нас.

У входа на станцию он берет меня за руки.

– Я позвоню тебе, – говорит он с полуулыбкой, – Ладно?

Я киваю в знак согласия.

– Ну и замечательно.

– Мне бы очень этого хотелось.

– Хорошо.

– Выясним все завтра.

– Да, выясним.

– Пока, Сэт, – он отпускает меня. – Большое спасибо.

– Ты сделала это сама.

Он посылает мне воздушный поцелуй, и я спускаюсь по лестнице. Достигнув нижней ступеньки, я оборачиваюсь и смотрю в свет внешнего мира, но он уже ушел.

АКТ II

СЦЕНА 5

(Действие происходит в церкви. На сцене ПИТЕР и ДЖЕНЕЗИС следуют за мистером и миссис СЭЙДЖ и ДЖИММИ по проходу, но на приличном расстоянии.)

ПИТЕР: На самом деле тебе не обязательно было приходить.

ДЖЕНЕЗИС: Я хотела этого.

ПИТЕР: Это много значит для моей мамы.

ДЖЕНЕЗИС: А для тебя это много значит?

ПИТЕР: Да.

ДЖЕНЕЗИС: Вот что меня заботит.

ПИТЕР: Знаешь, она не такая уж плохая.

ДЖЕНЕЗИС: Я знаю это.

ПИТЕР: Дай время. Она впустит тебя.

(Они садятся. Достают псалтыри. Начинает звучать музыка. Слышно пение хора. ДЖЕНЕЗИС наблюдает за ПИТЕРОМ, когда он поет. У нее на глаза наворачиваются слезы. ПИТЕР берет ее за руку.)

ПАСТОР: Боже, дай мне спокойствие,

Чтобы принять то, что я не могу изменить;

Смелость, чтобы изменить то, что я могу;

И мудрость, чтобы понять разницу.

(Свет гаснет. Конец сцены)

НЕ ИСКЛЮЧЕНО НАСТУПЛЕНИЕ ПЕРИОДА ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ПАРАЛИЧА

Пока я еду домой в автобусе, вся эйфория от прослушивания крутится и завязывается в узлы. Я — не тот человек, который указан в анкете. Если бы они знали мой настоящий возраст, то подумали бы, что я — всего лишь ребенок? Не восприняли бы меня всерьез? Я уже так давно не чувствую себя ребенком. С тех пор, как умер мой отец, хотя до этого все так и было. С тех пор, как он ушел, и моей маме потребовалось от меня, чтобы я не была ребенком. Она не знала, что делать с детьми. Элли была ребенком. Я была в переходном возрасте. Я была единственной, кто делал покупки в продуктовом магазине и вез еду домой в бабушкиной тележке. Я была единственной, кто стирал нашу одежду и простыни, а также проверял, чтобы мама продолжала в полной мере выполнять назначения врача.