Реализаты

Ursa Minor

Вещи были собраны, цели ясны, задачи поставлены, а люди уравновешены и спокойны. По крайней мере, со стороны всё выглядело именно так.

Мэтт убежал собираться, оставив Аю и Бенжи вдвоём. Они сидели на траве тут же, у шлюза, оперевшись спинами о его толстую прозрачную крышку.

Два этаких ангела, охраняющих герметически запечатанный вход в рай.

– Ты знаешь, иногда мне кажется, что они меня попросту не доделали.

Бенжи махнул рукой куда-то себе за спину, туда, где с наружной стороны

Альфы большой металлической бородавкой висел так до сих пор и не выкупленный челнок, и в интонации его скользнула несвойственная машине усталость.

– Мне кажется, что где-то глубоко во мне изначально заложена какая-то дурацкая несовместимость моего программного обеспечения и окружающего меня мироздания.

– Не говори глупостей, Бенжи. У окружающего тебя мироздания идеальная совместимость абсолютно со всем на свете. И ты никогда не будешь исключением, как бы тебе этого ни хотелось.

– Да не хочу я быть исключением, - отмахнулся андроид.
– Проблема в другом. Проблема в том, что время от времени я вообще не хочу быть. Стартовать из фонового режима не хочу. И, что самое страшное, самого фонового режима тоже не хочу. Мне кажется это неправильным. Я думаю, что это какая-то системная ошибка.

– Конечно, ошибка, - согласилась Ая.
– Только она твоя, а не тех, кто тебя делал. Ошибка - думать, будто бы от того, что тебя не станет, в этом мире что-нибудь изменится в лучшую сторону.

Бенжи поднял голову и молча посмотрел на неё.

– Не надо, Бенжи. Никто не виноват в том, что мир такой, какой он есть.

– Я не виню никого, - он протянул руку и накрыл своей узкопалой серебристой ладонью лежащую рядом Аину ладонь.
– Просто в последнее время мне стало странно наблюдать за собой: ты имеешь для меня слишком большое значение, и я не уверен, что это правильно.

– Трудно удивить того, кто всё знает заранее, - горько усмехнулась Ая.
– Я знаю больше: я знаю также и то, что ты не уверен и в обратном.

Да, кивнул андроид, не уверен.

– Хочешь совет?

Хочу, кивнул он.

– Я думаю, что такая раскладка - что правильно и что неправильно - имеет значение только в контексте целеполагания. Допустим, тебе надо добраться из Парижа в Штутгарт. Если ты вылетел и взял на восток, ты приближаешься к цели, и, значит, поступил правильно. Если в другую сторону...

– А... я понял, - кивнул Бенжи.
– Если сперва sudo rm-rf, а затем дефрагментация - это не совсем правильно. Хотя...

Он вдруг взял сидящую рядом Аю за плечи, бережно развернул её к себе лицом и чисто по-человечески поцеловал, прошептав в оказавшееся рядом маленькое девичье ушко:

– Хотя в обратном порядке, по-моему, тоже неправильно.

– Бенжи!
– ахнула Ая.

– Я знал, что тебе понравится.

24. 2330

год. Земля.

В августе месяце Мэтт впервые в жизни заболел.

К этому времени прошло ровно две недели с тех пор, как Бенжи оставил их четверых в пражском Рузыне.

За эти две недели Мэтт уже успел освоиться на Земле. Он успел привыкнуть к тому, что дома и их обитатели выглядят вовсе не так, как ему представлялось. Он успел привыкнуть к небоскрёбам, к людям, к ветру, к пьянящему запаху цветов в Прокопской долине, к небу - то синему, то оранжевому, в котором постоянно текут неиссякающие реки аэрокаров, и к гуляющим по небу облакам.

Взрослые - и Лукаш, и родители Мэтта - всё это время почти не бывали дома, постоянно куда-то ездили: то встречи, то переговоры, то семинары, то съезды, то конференции, а в те редкие дни, когда они бывали дома, дом был полон чужих незнакомых людей.

Мэтт время от времени болтался около них маленькой бесполезной игрушкой, - его не касались ни международное право, ни политика, ни идеология. Все его "дипломатические" функции сводились к тому, чтобы быть на виду у других и смотреть самому.

В то утро птицы заливались, как безумные: напротив окна, на тонкой тополиной ветке, в ярких красках августовского рассвета голосили молодые воробьи, - то ли есть просили, то ли нежности им не хватало.

Мэтт открыл глаза и тут же снова зажмурился: солнце, затопившее его маленькую спальню, было таким ярким, что больно было смотреть.

Минут пять он так и лежал - с восторгом слушая разноголосый птичий щебет и шум большого города, - до тех пор, пока не вспомнил о том, что вечером их семье предстоял очередной приём.

Все эти приёмы - дневные, вечерние, с рассадкой и без рассадки, с возможностью завязывания контактов или без оной, торжественные и не очень, укрепляющие и расширяющие связи, оказывающие влияние на местные власти - за прошедшие две недели успели надоесть ему почти до зелёной тоски.

По большому счёту ему не было никакого дела до свалившихся на него общепринятых правил и протокольных формальностей, - это была чужая, совсем не интересная жизнь. Он её не хотел. Он хотел совершенно другого, - встречать рассветы, слушать ветра и смотреть на звёзды.

Желание это было настолько острым, что он даже подпрыгнул на кровати. Подпрыгнул, бросился к гардеробной, отыскал там то, что на его взгляд меньше всего было напичкано электроникой, и, лихорадочно одевшись, выскочил во двор.

Во дворе было зелено и безлюдно.

Представив себя невидимкой, мальчик прокрался мимо охраны, обогнул здание посольства, пересёк маленький скверик, перелез через узорчатую посольскую ограду и очутился на улице.

Улица уже была многолюдной, но его это нисколько не огорчило: всё так же представляя себя невидимкой, он побежал вдоль чугунной ограды туда, где вдалеке по высокому ажурному виадуку медленно полз один из составов городского метро.