Ребенок от подонка
Шрифт:
И я могу попытаться представить. Что, если… упаси Боже, но что бы я чувствовала, лишившись ребенка? Невосполнимую утрату. Это как части самой себя лишиться – самой важной части. Ни дышать, ни жить спокойно я бы не смогла. Еще горше было бы от понимания, что после сына ничего не осталось, нет его продолжения, на которое я бы могла смотреть, которое я бы могла любить.
Если бы я узнала, что у моего сына остался ребенок… да я бы горы свернула, но нашла бы!
Кто я такая, чтобы запрещать Алине Ярославовне увидеть внука?!
— Им можно к Марку, – вздохнула я, в последний раз поцеловала
Они не смотрели на меня, они ждали, минуты считали.
И на моем безупречном счастье начали появляться темные пятна.
Я все понимаю, я бы и сама боролась, но… но Марк – мой! Сердце отказывается принимать тот факт, а это именно факт, что не я его мать. Его головку я увидела на своей груди, когда очнулась после родов, его я купала, его пальчики зацеловывала. На его крики я вставала, ночей не спала. Его болячки лечила, с ним смеялась и плакала. Значит, это мой сын!
— Они не смогут забрать Марка, – сказал Камиль, когда мы вышли в коридор. — Им его не отдадут, по документам Марк твой ребенок, Сонь. Чтобы мы были спокойнее, я найму охрану, пусть в коридоре будут. В больницах часто бардак, просто чтобы Марка не вынесли и не украли, я позвоню в частное охранное предприятие, и вызову пару человек. И не нужно было разрешать им видеть ребенка.
Я кивнула, и опустилась на лавку.
Нужно, не нужно… во мне самой борьба идет. Я понимаю Алину Ярославовну, на ее месте я бы также себя вела, и я не могу не сострадать. Но дело ведь касается моего Марка! И потому я еще и не могу не думать о том, что… что он не мой. Он – их!
— Они на ребенка прав не имеют, – спокойно произнес Камиль. — Он наш, нашим и останется.
— Они могут потребовать провести генетическую экспертизу, – парировала я.
Я бы потребовала. Ведь одно дело, если бы Марк жил с родной мамой, но я-то по крови ему чужая. Просто посторонняя тетка, никто, даже не дальняя родственница.
Чужая. Ужасное, гадкое слово.
— А мы можем в ней отказать. Ты – мать, я… по документам я не отец, мы так и не занялись этим вопросом тогда, но я готов. Сонь, – Камиль передал мне зевающего Лёвушку, — я и сам Марка полюбил, но ты больше времени с ним провела. Ты с ним с самого начала. Будь эгоисткой, любимая! Марку лучше будет с нами – мы оба молодые, у нас уже есть парень, и Марка воспитаем, и ни в чем не обделим. Также будем любить, как и Лёву. А они пусть, если захотят, приезжают иногда повидаться. Так и делают бабушки – они видят внуков, и не более.
Я ужасный человек. Просто кошмарный. Я эгоистка. Ведь слова Камиля резонируют с моими чувствами. У Кама связи, и деньги, он может сделать так, что Марк будет только наш. А я смогу забыть обо всем этом, как о кошмаре. Просто жить, видеть обоих мальчишек, и быть их мамой – я могу, и Камиль в этом поможет!
Но всегда есть это чертово «но».
— Мальчик хорошо выглядит. Марк, – Алина Ярославовна вышла, и села рядом со мной. — Сонечка, вы отлично о нем заботились. Я понимаю, что вам больно. Не представляю, что было бы со мной на вашем месте, но и вам не дай Бог оказаться на моем. Я хочу поблагодарить вас за Марка, за то что растили его,
Она замолчала, Кам сделал шаг к нам от стены, и я покачала тяжелой головой, чтобы он подождал. Мне нужно понять, что я чувствую, мне нужно услышать то, что мне скажут.
— Но?
— Но лучше разойтись. Мальчик наш по крови, я его уже обожаю, как только узнала, так и полюбила, хотя вы мне только фото показывали, – вздохнула женщина, а в глазах ее слезы стоят. — Всем тяжело, и вам, и нам, но лучше разорвать все это сразу. Мы его заберем, и вы не сможете его видеть. Нельзя ему расти, и знать, что у него мать-наркоманка, с рождения он был с другой женщиной, а потом оказался у родных. Это травма. Вам будет больно, но у вас есть ребенок, и утешиться вы сможете, Сонечка. Боль утихнет. Марка мы заберем.
Я хотела ответить, но горло сковало спазмом.
— Не заберете. По бумагам вы Марку никто, – холодно парировал Камиль.
— Это мы быстро исправим. Если не завтра, то чуть позже заберем. Не советую воевать, вы эту войну проиграете, – вступил Максим. — Признаю, я не хотел брать больного ребенка из-за мамы, чтобы она не убивалась, но она готова была и больным его принять, и умирающим. Хоть каким. Он наш, не лезьте.
— Войну не выиграть вам! Спасибо скажите, что дали повидаться. Если адекватно будете себя вести, то разрешим навещать Марка, но не более, – Камиль сжал кулаки, а мне уши захотелось зажать, а лучше просто взять Марка и убежать отсюда.
Туда, где не найдет никто. И где не будет этих скандалов.
— Войну мы уже выиграли, – вздохнула Алина Ярославовна. — Вы сами сказали, что будете оформлять Лёву, как своего. Путаница вскроется, и вы не сможете отказать нам в генетической экспертизе. Нам суд не откажет! А затем встанет на нашу сторону. Знаю, Камиль, вы из богатой семьи, а мы не сказать, что олигархи. Но я с советских времен запомнила, что связи нужны, и связей этих у меня – полная записная книжка. Помогут вам, но и нам помогут, а учитывая, что правда и закон на нашей стороне, то… то вы уже проиграли.
Мы уже проиграли, да.
Мы будем оформлять Лёву, и нам придется объяснить, что произошло. И вернуть Марка. Отдать. Не видеть его.
Я задыхаюсь.
— Посмотрим, – рыкнул Камиль. — Но уверяю, вы зря связываетесь со мной! Правда, закон… это не игрушка, а ребенок, и плевать я хотел на закон. Его обойти можно, если есть бабло, так что…
— Камиль, прошу тебя, хватит! – смогла я выдавить из себя.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Хватит! – продолжила. — Мы не будем воевать. Марк – ваш, я отдам его.
Во рту горечь. Я смогла, произнесла эти слова. Они правильные, но я никогда не прощу себя за них. Однако, я бы не простила бы себя, если бы начала делить Марка с Алиной Ярославовной. Как ни поступи – все ужасно.
Но главная причина, почему я не хочу драться – сам Марк. Я ежесекундно твердила себе, что главное – его жизнь и здоровье. Пусть будет здоров, а остальное я вынесу – и то, что его отнимут, и то, что я никогда его больше не увижу. Я себе это обещала, Богу, и всем высшим силам.