Речь без повода... или Колонки редактора
Шрифт:
Западные государства объявили Союзу частичное хлебное эмбарго. Выражаясь человеческим языком — сократили продажу зерна. К этому их настоятельно призывали видные русские диссиденты: Солженицын, Марченко, Буковский.
Некоторым казалось, что это слишком жесткая мера. И рассуждали они примерно так:
— В политике можно и нужно использовать силу. Можно и нужно диктовать Советам жесткие условия. Тем более что они признают лишь силу и жесткость. Однако сокращать продажу хлеба — неблагородно. И призывать к этому — грешно.
Наивные люди!
Они думают, что американский хлеб попадает на стол русскому человеку! Аргентинское мясо зашипит на его сковороде!
Какая глупость!
Народ голодает по вине собственного руководства. Экономика и сельское хозяйство безобразно запущены. Колоссальные средства расходуются на военные цели. Коммунистическая экспансия обходится Советам в миллиарды рублей.
Наряду с этим партийные функционеры живут отлично. Разъезжают в заграничных автомобилях. Возводят роскошные дачи. Нежатся под солнцем южных курортов.
Через распределители их снабжают всем необходимым.
Западный экспорт хлеба и мяса лишь укрепляет тоталитарную систему. Обогащает партийную верхушку. Освобождает новые средства для подготовки к войне.
Печально, что советские руководители и крупные американские торговцы временами действуют заодно.
Обидно, что призывы русских диссидентов заглушаются голосами сторонников разрядки.
Лишь перед единством демократии Союз будет вынужден отступить!
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
главному редактору «Нового русского слова»
Я прочитал вашу статью «Кому это нужно?» («НРС» от 28 апреля). Мне кажется, она знаменует новый этап Вашей публицистической деятельности. И потому заслуживает самого активного внимания.
Статья написана абсолютно чуждым Вам языком. Она напориста и агрессивна. Более того, в ней попадаются словечки из уголовно-милицейского жаргона. (Например — «вертухай», как Вы соизволили дружески меня поименовать.) И я искренне радуюсь этому как сторонник живого, незакрепощенного литературного языка.
Я оставляю без внимания попытки унизить меня, моих друзей и наш еженедельник. Отказываюсь реагировать на грубые передержки, фантастические домыслы и цитируемые вами сплетни. Не хочу разбираться, почему Вы извратили тему доклада Андрея Синявского. Зачем приписали Сагаловскому высказывания его героев. За что обидели доктора Проффера. Чем заслужил Ваше неуважение профессор Данлоп.
Я оставляю без последствий нанесенные мне оскорбления. Я к этому привык.
К этому меня приучили в стране, где хамство является нормой. Где за вежливым обращением чудится подвох. Где душевная мягкость воспринимается как слабоумие.
Кем только
В результате я закалился и давно уже не требую церемонного отношения к себе. Что-то подобное я могу сказать и о нашей газете. Редактируемый мною еженедельник — не хризантема. Его можно изредка вытаскивать с корнем, чтобы убедиться, правильно ли он растет. Мне кажется, ему это даже полезно.
Короче, быть резким — Ваше право старшего, или, если хотите, — право мэтра.
Таким образом, меня не унижает форма Ваших словоизъявлений. Меня интересует не форма, а суть.
Что так неожиданно вывело из равновесия умного, интеллигентного, пожилого господина? Что заставило его нарушить обет молчания? Что побудило его ругаться и топать ногами, опускаясь до лагерной «фени»?
Чем мы так досадили Вам, господин Седых?
Я могу ответить на этот вопрос. Мы досадили Вам фактом нашего существования.
До семидесятого года в эмиграции царил относительный порядок. Отшумели прения и споры. Распределились должности и звания. Лавровые венки повисли на заслуженных шеях.
Затем накатила третья волна.
Как и всякая человеческая общность, мы — разнородны. Среди нас есть грешники и праведники. Светила математики и герои черного рынка. Скрипачи и наркоманы. Диссиденты и работники партаппарата. Бывшие заключенные и бывшие прокуроры. Евреи, православные, мусульмане и дзэн-буддисты.
При этом в нас много общего. Наш тоталитарный опыт. Болезненная чувствительность к демагогии. Идиосинкразия к пропаганде. Неверие в риторику.
И пороки у нас — общие. Нравственная и политическая дезориентация. Жизнестойкость, переходящая в агрессию. То и дело проявляющаяся неразборчивость в средствах.
В нас густо замешано хорошее и плохое. Как и в любой человеческой общности.
Мы не хуже и не лучше старых эмигрантов. Мы решаем те же проблемы. Нам присущи те же слабости. Те же комплексы чужестранцев и неофитов.
Мы так же болеем душой за нашу ужасную родину. Ненавидим и проклинаем ее тиранов. Вспоминаем друзей, с которыми разлучены.
Мы не хуже и не лучше старых эмигрантов. Просто мы — другие.
Мы приехали в семидесятые годы. Нас радушно встретили. Помогли нам адаптироваться и выстоять. Приобщиться к ценностям замечательной страны. Нам удалось избежать многого, что пережили старые эмигранты. И мы благодарны всем, кто способствовал этому.
Мы вывезли из Союза не только палехские шкатулки. Не только кораллы и янтарные брошки. Не только пиджаки из кожзаменителя.
Мы вывезли свои дипломы и научные работы. Рукописи и партитуры. Картины и математические формулы.