Речь без повода... или Колонки редактора
Шрифт:
Скоро Новый год. Время подводить итоги. Время загадывать желания.
В этот день мне хочется сказать:
— Нам повезло! И вам так повезет! Увидите…
ПИСАТЕЛЬ
Выступление на пресс-конференции в Лос-Анджелесе
В ходе конференции состоялось несколько бурных дискуссий.
Проблематика одной из них была сформулирована так:
1. Русская литература — две или одна?
2. Каким представляется вам будущее русской литературы.
Две литературы или одна?
Мне кажется, вопрос сформулирован недостаточно четко. Речь должна идти не о литературе. Речь может идти только о литературном процессе. О различных формах, уровнях и тенденциях литературного процесса.
Литература это то, о чем пишут в школьных учебниках. Мы же, собравшиеся здесь журналисты, беллетристы и критики — независимо от разряда дарования — являемся участниками литературного процесса.
В этом процессе сосуществуют различные тенденции. Причем не одна и не две. А целых три. Как в русской сказке:
1. Официальная верноподданническая тенденция в Союзе.
2. Либерально-демократическая — там же.
3. Зарубежная часть процесса, включая самиздат. (Поскольку самиздат тяготеет к русской литературе в изгнании.)
Сейчас эти тенденции кажутся антагонистическими, взаимоисключающими. Хорошо бы, конечно, взглянуть на это дело через сто или сто пятьдесят лет. Когда нынешняя литература осядет в школьных учебниках. Но это сделать трудно.
Можно поступить иначе. Можно поступить — наоборот. А именно, взглянуть отсюда — на литературу столетней давности.
И сразу появятся впечатляющие аналогии.
Оказывается, тройственный процесс существовал всегда. Имела место охранительная тенденция (Лесков). Либерально-обличительная (Щедрин). Самиздатская (Чернышевский). А также литература в изгнании (Герцен).
Издалека литература прошлого кажется ровной и спокойной. И в ней царит относительный порядок.
Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что эту литературу сотрясали невероятные катаклизмы.
Пушкин добивался издания «Бориса Годунова» шесть лет. «Скупого рыцаря» — десять лет. «Медный всадник» так и не был опубликован при жизни автора.
Белинский и Добролюбов так и не увидели своих книг.
«Горе от ума» вышло через несколько десятилетий после смерти автора.
«Философические письма» Чаадаева опубликованы в 1907 году…
Помимо катаклизмов имели место фантастические несуразности.
Неутомимый обличитель режима Салтыков-Щедрин был губернатором. (Это такая же дикость, как если бы «Чонкина» написал Андропов.)
Самиздатский
Революционер Герцен жил в Лондоне на доходы от своего поместья. (Вообразите, что сейчас в Москве переиздали «Звездный билет» Аксенова и уплатили ему гонорар.) И так далее.
Кто сейчас задумывается об этом? Время сглаживает политические различия. Заглушает социальные мотивы. И в конечном счете наводит порядок.
Взаимоисключающие тенденции образуют единый поток.
Белинского и Гоголя мы упоминаем через запятую. А ведь разногласия между ними достигали крайней стадии. За одно лишь цитирование письма Белинского — Гоголю Достоевского чуть не расстреляли.
Время перемешает акценты. Ретуширует контуры. Отодвигает на задний план минутные исторические реалии.
Достоевский написал «Бесов» как идеологический памфлет. А мы читаем «Бесов» как гениальный роман. Дело Нечаева забыто, а фигура Степана Трофимовича Верховенского преисполнена жизни.
Герцен создавал «Былое и думы» как политические мемуары. Отображая многообразные социальные коллизии. Прибегая к тончайшей идеологической нюансировке.
Мы же читаем «Былое и думы» как великолепную прозу.
Перечитайте через двести лет солженицынского «Теленка». Кого будет интересовать личность писателя Тевекеляна? Или подробности взаимоотношений литфонда с оргкомитетом ЦК? Останется лишь великолепная проза.
Перечитайте через двести лет «Иванькиаду» Войновича. Останется замечательная трагикомедия…
Сто лет назад было все. Были правоверные. Были либералы. Присутствовал самиздат. Издавался за границей «Колокол».
Особняком возвышался Лев Толстой с его духовными поисками. Сейчас это место занимает, допустим, Битов. Или — покойный Трифонов. (Я не сравниваю масштабы дарования. Я говорю о пропорциях.)
Мы восхищаемся деревенской прозой — Распутина, Белова, Лихоносова. И эта тенденция жила сто лет назад. Вспомните Слепцова, Решетникова, Успенского.
Было все. И всякое бывало.
Любой из присутствующих может обнаружить в русской культуре своего двойника…
Мне кажется, я ответил на заданный вопрос.
Литературный процесс разнороден. Литература едина.
Так было раньше. И так, по-видимому, будет всегда…
Каким представляется мне будущее русской литературы?
Замятин говорил:
«Будущее русской литературы — это ее прошлое!»
Заявление мне кажется чересчур драматическим и отражает лишь реальное положение вещей.
Будущее, строго говоря, уже не раз имело место.
Будущее «Золотого века» литературы обрело черты декаданса. И в этом качестве благополучно миновало. Будущее романтической традиции осуществилось в крайнем нигилизме. И так далее.
Время соединяет различные тенденции литературного процесса. Территориально-гражданские признаки оказываются малосущественными.