Red is my favourite colour

bzlkt

— Никакой не пила, признаться честно, — мне почему-то стало стыдно за это, и я опустила глаза.

— Вижу, вам нужно выпить чашечку, а то вы слишком бледны и вялы, — он неопределённо повёл рукой и снова взялся за трубку. — Не желаете?

— Ой, что вы! Нет, благодарю, — я отмахнулась от пахучего табака, и Альберт засмеялся в усы. Он пошутил, а я восприняла всерьёз, вот глупая! Я зарделась, смутившись, но его дружелюбная и добрая улыбка располагала, так что неловкость момента быстро улетучилась.

Проводница принесла

две дымящиеся чашки, и как только передо мной оказался кофе, а в нос ударил дурманящий запах, которого я никогда раньше не чувствовала, приятно закружилась голова. Вперемешку с табаком выходило что-то невероятное, что щекотало ноздри и вызывало добрые ассоциации. За окном мгновенно сменялся пейзаж, но общие краски — жёлтые, красные, бордовые — оставались неизменными. Тёплая обстановка в купе, запах свежесваренного кофе и курительного табака заплясали вокруг и объяли меня своим уютом. Я заметно расслабилась, сделав первый глоток, но тут же поморщилась:

— Горько, — я отстранила кружку, облизывая губы. — Шоколадки не хватает.

Профессор жадно отхлебнул из чашки и полез во внутренний карман пиджака, выуживая оттуда плитку шоколада с красивой, незнакомой мне эмблемой.

— Что тут написано? — я заинтересованно поглядывала на обёртку, не решаясь взять её в руки. Альберт настойчиво придвинул шоколадку ближе ко мне.

— «Эйнемъ» {?}[Прежнее название “Красного октября”], душа моя. Сестра из России отправила. Попробуйте — вкусно или ерундистика очередная.

— Вот! Это слово, «erundistika», что оно означает? — желая перебить горечь кофе, я начала аккуратно открывать шоколадку, стараясь не задеть красивую надпись.

— Это, хм, это как «чушь», «бред», в общем, всякая белиберда! — он посмеялся, прикрыв глаза, и отломил кусочек тёмного шоколада. — Не дурно, не дурно… — пробормотал он, смакуя сладость.

Глядя на него, я сглотнула слюну и тоже отправила в рот кусочек. Профессор кивком предложил мне выпить кофе, и я обомлела от такого восхитительного сочетания вкусов. Горький, вязкий кофе отлично дополнялся сладким шоколадом. Я тотчас повеселела и продолжила мучить профессора.

— А где вы учились? Тоже в России? — на пальцах оставались шоколадные следы, но меня это нисколько не волновало — я вперила безумные глаза в профессора, желая узнать о нём побольше.

— Да, я учился в Колдовстворце, да и преподавал там же, а в этом году меня перевели сюда. Сами понимаете, почему, — он отставил в сторону чашку и серьёзно, а не насмешливо, как раньше, посмотрел на меня.

Улыбка сползла с моего лица, и я задумчиво стала слизывать шоколад с пальцев.

— Я очень сочувствую вашей утрате, мисс Мэллори, — он отломил ещё кусочек и, положив его на салфетку, придвинул мне. — Элеазар был хорошим человеком и выдающимся преподавателем, я даже знал его жену, Мириам. Она была у нас в академии, всё искала информацию о древней магии.

Я округлила глаза и с надеждой посмотрела на профессора, уминая очередную порцию шоколада.

— Мириам? Она была в России? И что же, удалось хоть что-нибудь узнать?

—

К сожалению, немного, но мы с вами как раз для этого и едем в Министерство, не так ли?

Профессор вдруг вскинул руку и проверил время на наручных часах. Я так и застыла с кружкой у рта, потому как этот ремешок… он был не такой, как в моих воспоминаниях, но очень похожий. Я не заметила, как слёзы брызнули из глаз, а в носу засвербело. Растерявшись от нахлынувших меня воспоминаний обо всём случившемся, я закрыла лицо руками и прислонилась виском к окну. Ледяной океан хлестал своими беспощадными волнами, а острые края ракушек вскрывали только-только затянувшиеся раны.

Тяжёлая, но тёплая и мягкая рука Альберта коснулась моего плеча, и у лица оказался носовой платок. Я благодарно взяла его дрожащими пальцами и принялась утирать слёзы, ещё больше расстроившись из-за своего неподобающего поведения.

— Вы влюблены, душа моя, — проговорил профессор, с нежностью, по-отцовски заглядывая мне в глаза.

— С-с ч-чего вы в-взяли? — опешила я, прикрываясь платком.

— Вы читали Тургенева? — эта его «р» была такой звонкой, и я сразу поняла, что это русское имя.

— Н-нет, н-не доводилось.

— А вот и зря! Эх, молодёжь, — пробубнил он, потянувшись к своей сумке. — Ну а Толстого хотя бы? «Анну Каренину»? — на стол лёг тяжёлый, потрёпанный переплёт пожелтевшей бумаги. Буквы заплясали у меня перед глазами, и я не могла прочитать ни слова, и везде была эта любопытная завитушка «ъ».

— П-простите, п-профессор, но н-нет, не читала, — мне ещё сильнее захотелось рыдать от того, что я выгляжу невеждой в его глазах, но Альберт мягко дотронулся до моей руки.

— Не волнуйтесь, я расскажу вам суть, но только если пообещаете не плакать — произведение грустное, не для чувствительных дам, вроде вас. — В его глазах снова сверкнули смешинки, и я тоже невольно улыбнулась, всхлипывая. Стало жутко интересно, о чём же написано в этой «Анне Карениной».

Когда я немного успокоилась, и мы смогли поговорить о русской литературе и даже обсудить директора Блэка, я вдруг встрепенулась, вспомнив один важный вопрос, который хотела задать ещё Матильде Уизли:

— Профессор, а почему мы поехали на поезде, а не на карете? — этот вопрос волновал меня всю дорогу, потому что профессоров и в целом работников академии не отправляли обычно на экспрессе.

— Мне рассказали историю вашей прошлогодней поездки сюда, мисс, и я решил, что такой болезненный опыт лучше не повторять, — он снова посерьёзнел и нахмурил седые брови.

Вдруг перед глазами пронеслась та жуткая картина, когда на нашу карету напал дракон, а появившаяся из ниоткуда упряжка Фестралов обозначила смерть Джорджа Озрика. Я поёжилась от воспоминаний, и на душе стало тепло от того, что профессор проявил учтивость к моей малозначительной персоне, договорившись отправиться на поезде.