Реестр Исполненных Желаний

Каваллано Сильвия Паола

Так Джулия стала жить с бабушкой. Всего в доме, спроектированном матерью, было пять апартаментов: просторные, удобные, современные с точки зрения материалов и технологий, но в то же время по-старинному уютные. Казалось — все в них было как на ладони, все под рукой, но каждый раз оказывалось, что ты что-то не разглядел, пропустил, не заметил, словно новые лесенки, балкончики, окошки и завитушки вырастали из стен и пола как новые побеги на растении — за одну ночь после дождя. Еще вчера здесь была голая стена и вдруг из стены прорастала труба, по которой, как в аквапарке, можно съехать прямо в сад, а в шкафу обнаруживался коридор, ведущий на чердак. В мансарде раздвигалась крыша, превращая ее в солярий, или планетарий — кому как нравится. Вечером от искусственного освещения на потолке проступала роспись, незаметная днем, а на стенах плясали причудливые тени деревьев, подсвеченные уличным фонарем. Еще одним секретом дома было то, что даже в пасмурную погоду комнаты были будто пронизаны солнечным светом. Почти никто из постояльцев этого не замечал: не было случая, ведь в июле и августе пасмурных дней на море почти не бывает. Джулия заметила это в сентябре: она побежала будить бабушку, чтобы спросить разрешения искупаться последний раз перед отъездом, лучи солнца играли на кровати, а на море Джулия не посмотрела. Бабушка подвела ее к окну: «Того и гляди дождь пойдет, все небо заволокло, а ты — купаться!». Джулия выбежала в сад — и правда, кругом тучи, скоро ливанет, никакого солнца нет и в помине! Откуда же тогда эти лучи, эти полосы света в ее комнате? Опять волшебство! Я не все чудеса дома могу объяснить, но это — могу, только не буду. Чудеса на то и чудеса, чтобы быть необъяснимыми! А когда люди, вернее, взрослые, пытаются объяснить их с помощью химии или оптических иллюзий, они убивают волшебство, а потом еще жалуются что «чудес на свете не бывает». А все так просто! Там было еще много загадок,

потому что мама Джулии всегда говорила, что она не просто переделывает дома, она их оживляет. Но далеко не все бабушкины жильцы совали свой нос в эти загадки. Мало кому приходило в голову заглянуть за нарисованную на холсте дверь или отогнуть висевший на стене ковер, а ведь в детстве все читали Пиноккио и тоже мечтали найти потайную дверцу. Дети были любопытнее и догадливее, потому что еще верили в чудеса, волшебные напитки и потайные дверцы, но взрослые постоянно их одергивали и запрещали трогать руками «хозяйские вещи», поэтому многие загадки дома оставались неразгаданными. Впрочем, и без них дом был уникален. Каждая квартира была оформлена в своем стиле. В одной по потолку летали колибри, а по стенам вышагивали длинноногие цапли, балки и перекрытия были увиты плющом. И было непонятно, где живой плющ переплетается с нарисованным. В апартаментах на первом этаже потолок напоминал своды пещеры, вода в ванной вытекала из искусно замаскированного в мраморной глыбе крана, раковина была выдолблена из травертина и поросла мхом, папоротниками и орхидеями. Или это только иллюзия? Камин был похож на дракона, разинувшего огромную пасть. Там, где деревья не приживались, искусные фрески обманывали глаза, а остальное делало воображение. Ничем не примечательная дверь в одном из апартаментов второго этажа вела на террасу, которую правильнее было бы назвать секретным садом: глухая стена из кипарисов, еще одна дверь под охраной мраморных собак, а за ней... что за ней? Удалось ли кому-нибудь подобрать ключ к той двери и перешагнуть через ее порог? Были и апартаменты попроще, то есть менее странные, но не менее удивительные и загадочные. Мама Джулии очень хотела сделать этот дом непохожим на другие и снаружи: приделать луковки куполов и иглы шпилей, раскрасить стены в яркие цвета, но городской совет не разрешил: такой дом нарушит архитектурное единство района и будет собирать толпы зевак, в то время как жить в нем никто не захочет — слишком пестро, слишком бросается в глаза — вот что ей говорили. Но кое в чем она все же добилась своего: крыша дома была покрыта мхом и разными выносливыми растениями, этот дом вообще казался вместилищем растений, висячим лесом: с террас и балконов свешивались лианы и ветви, из окон выстреливали пальмы и кактусы, крыша ощетинилась травой и заросла мхом.

В каждом из апартаментов была, разумеется, кухня. Но ей постояльцы пользовались нечасто: завтракать они предпочитали в саду, обедать — на пляже, а вечером бабушка любила удивить грандиозным Гала-ужином с фаршированными каракатицами, карпаччо, жареными цветами тыквы, фаршированными нежнейшим мягким сыром и боттаргой, рисом с петушиными гребешками, морепродуктами на гриле, и прочими диковинами итальянской кухни, так что на следующий день к завтраку все голландские и немецкие мамаши приходили, вооружившись блокнотами и ай-падами для записи рецептов. Они уговаривали бабушку устроить для них летние кулинарные курсы и рассыпались в похвалах ее блюдам. Не думаю, что на их широтах им удастся приготовить что-нибудь подобное. В помидорах ли дело, вобравших в себя всю испепеляющую мощь итальянского солнца, в базилике, моцарелле или других, менее заметных, но еще более значимых ингредиентах, таких как воздух, вода и многовековые традиции — неизвестно, известно лишь, что купленные в Италии помидоры, макароны и прочие продукты теряли все свои волшебные свойства, оказавшись в чужой обстановке. И дети, на море за обе щеки уплетавшие простую недоваренную (на вкус их мам, разумеется) пасту с пармезаном, теперь, в городе, воротили от нее свои облупленные носы. А может, в нем все и дело? В Море? В шуме волн, в соснах-пиниях, свечах на деревьях и камнях, аромате фиалок и стрекоте цикад? Словом, в атмосфере? Эти ужины являлись плодом бабушкиной импровизации, никогда заранее не планировались и в стоимость апартаментов не включались, будь их хоть три, хоть десять за все время пребывания. Бабушка в этом руководствовалась не соображениями пользы или выгоды, а исключительно своим желанием удивить и побыть в центре внимания. Хотя как знать, возможно именно эти дружеские ужины в саду, с обильной и вкусной едой и привлекали постояльцев. Так или иначе, ни одна квартира не оставалась не снятой не только в сезон, но даже в сентябре-октябре, когда начинали пустеть улицы и пляжи, и закрывались один за другим рестораны и пансионы. Бабушка всегда всем повторяла, что живет на море постоянно и будет рада видеть гостей и в декабре, и в январе. И, вы не поверите, иной раз такие находились! Однажды у нее весь январь жил какой-то художник, а в другой раз в апартаментах с камином-драконом поселился на всю зиму археолог и ученый, специалист по этрускам Пьетро Ботти. Дедушка возил его осматривать этрусские некрополи в Вольтерре и Черветери. В ящике письменного стола он оставил свои черновики о этрусских захоронениях в районе Вольтерры, которыми я и воспользовалась когда писала non ad sepultus. Но эти завтраки и ужины были единственным отступлением от Правил и Порядка. В остальном бабушка была таким ревностным приверженцем строгой дисциплины, что дедушка иногда подшучивал над ней и говорил, что ее, должно быть, потеряла в Италии какая-то немецкая семья. Бабушка строго смотрела на него и говорила: «Дед, ты шутишь», и дедушка замолкал. Впрочем, шутил он подобным образом нечасто и только в кругу родных.

«Ну все, Аня, мы пришли» - прервала я себя, когда мое воображение истощилось, - «продолжение завтра».

«Мам, давай ты мне сегодня не будешь читать в кровати, а расскажешь что было дальше?» Просьба Ани мне, конечно, польстила, но «дальше» я еще не придумала! Поэтому ответила неопределенно, без обещаний, которые, как известно всем, а тем более детям, «надо выполнять»: «Посмотрим» - сказала я. «Ведь уже поздно, а нам еще Колю переодевать, ты чисти зубы и ложись, а там видно будет».

Но когда мы пришли домой, выяснилось, что Коля куда-то дел свою бутылочку для молока. Пока мы ее искали, он орал, так как хотел молоко и спать, и истратил последние запасы моего терпения. Бутылочка спокойно лежала в стиральной машине, и нашел ее дедушка, но было уже так поздно, да и вообще не до рассказов от колиного крика.

Глава 5. На другой день по дороге на море.

«На чем я вчера остановилась?» - спросила я Аню, когда мы спустились по лестнице к морю.

«На бабушке. Или на дедушке.»

«Да, на дедушке. Он был такой тихий и молчаливый, что его редко кто замечал. Но он умел плести корзины и клетки для птиц, вырезал из дерева лошадей и человечков, делал рамы для зеркал, подсвечники и абажуры из отшлифованных морем веток и корней. Учиться плести корзины к нему не только приходили со всей округи, но и приезжали со всей Тосканы. Главным увлечением дедушки был садовничание. Утром, когда все еще спали, он выходил в сад, подметал дорожки, поливал цветы, обрезал сухие листья, развешивал камни и куски кирпича на побегах плетистых роз, вызывая удивление и недоумение у постояльцев (это был его секрет, вполне прозаический для знающего свое ремесло садовника, и загадочный и странный для непосвященных) и творил прочие мелкие ботанические чудеса. Потом он шел на пляж и втыкал поближе к морю два зонтика: полосатый и розовый, после чего отправлялся за свежей выпечкой или выполнял мелкие поручения постояльцев: кому-то надо было в аптеку, у кого-то кончилась зубная паста, а кто-то забыл дома очки для плавания. Когда Джулию отправляли на пляж, сопровождал ее обычно дедушка, но даже если на море шли втроем (Джулия, дедушка и бабушка, мама приезжала редко), бабушка сразу располагалась в шезлонге под зонтом и препоручала Джулию заботам дедушки. Он мазал ее кремом: «Джулия, скорее иди сюда, я тебя намажу, а то нам от бабушки влетит!», следил, чтобы она не обгорела: «Джулия, поиграй в теньке, а то ты уже красная, как бы нам от бабушки не попало!», не сидела на солнце без панамки, заходила в воду не раньше, чем переварит завтрак... Отдохнув часок в шезлонге, бабушка надевала элегантную шляпу в тон купальника и уходила прогуляться, а дедушка оставался присматривать за Джулией. Без бабушки Джулия могла, наконец, поиграть в свою любимую игру под названием «грязнилки». Игра состояла в чередовании плюханья в воду и валяния на сухом песке, с целью как можно лучше испачкаться, чтобы потом с разбега, с визгом, поднимая фонтан брызг, плюхнуться в море. И так до бесконечности (которая заканчивалась с появлением на горизонте бабушки). Дедушка несколько секунд с умилением смотрел на Джулию, потом воровато озирался.. и тоже плюхался в воду. Но его бесконечность была значительно короче, сделав 2-3 забега, он шел на свой пост, вглядывался в гуляющих, пытаясь вспомнить, в какой шляпе ушла бабушка. В такие минуты он боялся ее больше внучки: Джулия была поглощена игрой и ей было не до страха, вся ответственность была переложена на дедушку. Часто он махал ей рукой и кричал: «Шляпа, шляпа!», Джулия в ответ кричала: «Фиолетовая» или «Белая», как будто они играли в цвета, и снова зарывалась в песок, но когда дедушка изменившимся голосом кричал: «Все, идет!!!», Джулия пулей вылетала из воды (или

влетала в воду, чтобы смыть песок). Потому что, как ты уже наверное поняла, бабушка у Джулии была очень величественная. И строгая. Чтобы не мешать постояльцам, Джулии запрещалось: разбрасывать игрушки, кричать, визжать, громко петь, стучать и играть в мяч, брызгаться из шланга и даже качаться на качелях рано утром, потому что они висели в саду у постояльцев и Джулия могла потревожить их покой скрипом качелей. Вот почему я сказала, что было бы ошибкой считать атмосферу этого дома такой уж безоблачной. Джулия, воспитанная матерью без особых строгостей и ограничений, с трудом переносила бабушкин диктат. Она не была послушным ребенком, в том смысле этого выражения, который в него вкладывает большинство взрослых. Она выполняла только те просьбы или приказания, в необходимости и правильности которых убеждалась сама — с помощью маминых объяснений или на собственном горьком опыте, но сама. Она не понимала, почему летом на море нельзя беситься и визжать, тем более что все остальные дети вокруг, в том числе и дети бабушкиных постояльцев, только этим и занимались. Она не понимала, почему нельзя прыгать на бабушкиной кровати и кувыркаться на собственной и почему нельзя шутить и болтать за столом, тем более что все то же самое в доме матери делать было можно. А бабушка, впервые жившая с внучкой под одной крышей, не догадывалась о том, что Джулии бесполезно приказывать — ей нужно объяснить. Кроме того, хотя теперь Джулия никуда не переезжала, друзья все равно менялись часто: ведь это были дети бабушкиных постояльцев, проводившие на море 2-3 недели. И зачастую эти дети были слишком маленькими, чтобы Джулии было интересно с ними играть. Хотя ей нравилось слушать ино-странную чужую и непонятную речь, угадывать знакомые слова и запоминать незнакомые: в июне почти все жильцы были иностранцами: немцами, голландцами, шведами, французами. Когда очередные гости уезжали, Джулия всегда очень расстраивалась — она не понимала как бабушка со спокойной деловитостью выписывает им счет, пожимает руки, а потом как ни в чем не бывало идет встречать новых жильцов. Джулия так расстраивалась, что может больше никогда в жизни не увидеть этих людей, что ей даже не было любопытно откуда приехали новые гости и есть ли у них дети. Она запиралась в комнате и старалась припомнить лица, разговоры. Некоторые оставляли свои адреса, но какой в этом смысл? Ведь они не говорили по-итальянски. Они утешали Джулию, обещая вернуться на следующий год, но когда оно еще будет, следующее лето! Так что причин для расстройств у Джулии было достаточно. А когда бабушка начала наказывать Джулию, жизнь ее на какое-то время и вовсе превратилась в пытку. Я сказала «на какое-то время», потому что Джулия не привыкла унывать и вместо того, чтобы «делать выводы» или «задуматься над своим безобразным поведением», как ей советовала бабушка, оставляя Джулию «взаперти», изучала обстановку и искала не вывод (она не совсем понимала, как и из чего его делают), а выход. Этому ее научила мама. Мама говорила: «безвыходных ситуаций не бывает. Если не можешь заняться любимым делом, займись чем-то похожим на любимое дело, или хотя бы представь себе как ты им занимаешься». Ее маме, когда она была еще девочкой, очень нравилось работать в саду, но у нее обнаружили какую-то редкую форму аллергии - аллергию на землю, и бабушка просто запретила ей возиться в земле. Тогда мама начала рисовать сады. Сначала просто срисовывала их из разных папиных книжек и журналов, потом стала придумывать свои. Наверное поэтому все ее дома так похожи на сады.

Однажды Джулия влетела, не постучавшись, в квартиру одного из бабушкиных жильцов, и бабушка в наказание заперла ее в чулане на втором этаже. Бабушка, конечно, была неправа, потому что художник сам попросил Джулию входить без стука. Стук выводил его из вдохновения, он любил, когда девочка тихонько входила в его комнату, садилась в кресло и смотрела, как он рисует. Ничего этого бабушка не знала, к тому же у нее с утра болела поясница, вот она и заперла, не разобравшись, Джулию. (Кстати, в другой раз она наказала ее за то, что она постучалась слишком громко и разбудила маленького ребенка, а заодно и за то, что дедушка разбил ее любимую чашку с ирисами. Наказать дедушку было невозможно, но подвернулась Джулия. Наверное, вы думаете, что бабушка Джулии была злая и несправедливая. Но присмотритесь-ка лучше к себе. Неужели вы всегда наказываете своих детей «за дело»? А не бывает «чтобы неповадно было» или из-за лопнувшего терпения?). Так вот, бабушка разозлилась, и заперла Джулию в чулане. Окно чулана выходило во двор. И ветви большого каменного дуба стучали в стекло, словно для того, чтобы подозвать девочку к окну. Джулия послушалась дерево, потому что оно не злилось и не кричало, оно так осторожно, так нежно попросило ее подойти к окну, что Джулии и в голову не пришло отказаться или начать спорить. Так поняла дерево Джулия. Бабушка же, услышав однажды противный скрип веток о стекло попросила деда немедленно спилить ветку. «Вот увидишь» - сказала бабушка, - в бурю она разобьет нам окно». Но деду казалось, что без этой ветки дерево будет менее раскидистым и не таким красивым, а может он просто не разучился еще понимать деревья так, как понимают их дети, в любом случае, ветка до сих пор росла, а на просьбы бабушки, переходившие в ворчание дед каждый раз отговаривался болью в пояснице. Вот по этой ветви Джулия и слезла вниз: она открыла окно, дерево просунуло в комнату свои пальцы и Джулия крепко за них ухватилась. Сначала она добралась до ствола, ну а по нему спуститься вниз было пустячным делом! К нижней ветке была приставлена лестница — наверное, дед поставил ее для отвода бабушкиных глаз, пусть думает, что он собирается спилить сук. Это оказалось очень кстати, так как прыгать было слишком высоко. В следующий раз во время такого наказания «взаперти» Джулия обнаружила потайную дверь за ковром. И с тех пор уже не боялась наказаний, хотя по-прежнему считала их несправедливыми. Но по крайней мере, в них наконец-то появился смысл: не бабушкин смысл перевоспитания, нет, просто наказания стали временем или даже способом открытия тайн. Ведь бабушка запирала Джулию как раз в тех комнатах, куда обычно ей ходить не разрешали: в чулане, кладовке, на чердаке, то есть самых интересных местах дома. Когда тайны дома кончились, она начала открывать их у себя в голове.

Глава 5. То, что случилось на самом дела.

Потом Ане моя история надоела, и она попросила почитать ей про Бюллербю, но я-то уже не могла остановиться! Тем более, что и придумывать ничего не приходилось. Из автора или соавтора я превратилась в свидетеля и мне оставалось только записывать происходившее. Лет до 35 обычно кажется, что все написанное в книгах, это искусное переплетение сюжетных линий, «случайные» встречи, совпадения, пересечения героев в пространстве и во времени — плод авторского воображения, но с годами, когда твой собственный жизненный опыт начинает приближаться к жизненному опыту большинства писателей, вдруг понимаешь, что жизнь гораздо изобретательнее и искуснее любого сочинителя.

Как-то раз бабушка Джулии ушла на свою прогулку (она была в фиолетовой шляпе), и Джулия, воспользовавшись ее отсутствием, начала играть в «грязнилки». Аня играла в то же самое, но сама по себе, потом они стали забегать в воду и валиться на песок синхронно. К приходу бабушки Аня и Джулия успели не только смыть с себя песок, но и чуть-чуть обсохнуть, обе чинно сидели под зонтом, ели лепешку и разговаривали. До меня долетали лишь отдельные слова.

А где вы живете?
– спросила Аня

В Ночетто, рядом с Пармой.

А у тебя есть сестра?

Да.

А как ее зовут?

Джорджа.

Все правильно!
– сказала Аня. «Странно, как все сходится» - подумала я. «А почему я ни разу не видела твою сестру на море?»

«Она еще маленькая, ее мама в субботу привезет».

В субботу Аня сидела под зонтом и не купалась.

Ты что, наказана?
– спросила Джулия.

Нет, у меня кашель и температура.

А я думала, тебя наказали, как моя бабушка. Она со мной совсем не занимается, а только наказывает. Только она думает, что я боюсь наказаний, а я их люблю.

Почему?

Потому что ко мне никто не пристает, не поучает, не говорит «убери пальцы из носа» или «выпрямись» или «не соси карандаш», можно спокойно посидеть и помечтать, а то все время «Джулия сделай то, Джулия принеси это, Джулия последи за Джорджей».

И тебе не скучно сидеть одной у думать о своем безобразном поведении?

Нет, ни капельки. Я вспоминаю ино-странные слова. Или изучаю дом.

Конечно, у тебя такой большой дом, а в моем и изучать нечего!

А ты изучай свои мысли, или рисуй План. Я очень люблю рисовать Планы. Раньше я всегда мамины чертежи срисовывала, но они все непонятные, к тому же бывает не только план дома, но и план местности. Вот придешь ко мне домой, я тебе покажу план нашего Сан Винченцо, или план где зарыт клад. Когда я вырасту и найду его, то очень обрадуюсь. Поэтому это секрет. А еще я покажу тебе дедушкин волшебный ре...» Тут Джулия осеклась и побежала купаться, оставив Аню в недоумении. Но Аню не зря прозвали дома «тещей», она кинулась за Джулией: «Что? Что «ре»? Джулия, отвечай!!! Волшебный что?» Но и Джулия тоже была не так проста, она брызгалась и ныряла, делая вид, что не слышит Анну. Тут анина мама, то есть я, заметила, что ее дочка не только не сидит в тени, как ей было сказано, но уже по колено зашла в воду. Я подскочила к ней и поволокла назад под зонт. Сцена сопровождалась нравоучительным криком с моей стороны и визгом и возмущенными выкриками несогласия с аниной, плюс участие «публики», симпатии которой были, в основном, на аниной стороне. Так часто бывает, ведь публика не в курсе аниного кашля и температуры и судит о происходящем по внешним эффектам, а дети — непревзойденные мастера внешних эффектов.