Реквием для меццо
Шрифт:
Алек наклонился и принюхался. В ноздри ему ударил резкий запах миндаля. Он кивнул.
Над его головой кто-то пронзительно завопил:
– Asesino! [16]
Мисс Делакоста с выражением ужаса на лице указывала дрожащим пальцем на Гилберта Говера. Что-то знает, или взыграл темперамент драматической актрисы?
В зрительном зале, в оркестровой яме и на хоровых подмостках нарастал гул. Еще двое зрителей назвались докторами.
– Проклятье! – выругался Алек. Он,
16
Убийца! (исп.)
Пока доктора совещались, Алек смотрел на сестру покойной. Мюриэл Уэстли рыдала, закрыв лицо руками. Дэйзи стояла рядом с ней на коленях и, обняв за плечи, пыталась успокоить.
– Проклятье! – уже тише повторил Алек. Придется смириться с неизбежным: Дэйзи обязательно ввяжется в расследование. Ну, хотя бы она смотрит по сторонам, наблюдатель из нее хороший, и своими умозаключениями она делится, если почему-либо не решает держать их при себе.
Пожав плечами, инспектор повернулся к докторам.
– Цианид, – утвердительно произнес сухопарый пожилой доктор. – Резкое покраснение кожных покровов, потеря сознания, цианоз – все характерные признаки.
– Может, апоплексический удар? – предположил третий врач – молодой человек в очках с золотой оправой. Он был очень бледен, на лбу у него блестели капельки пота. Удивительно, как много врачей теряются, став свидетелями скоропостижной, непредусмотренной смерти.
– Запах, доктор! – авторитетно заявил первый. – Запах горького миндаля ни с чем не спутать.
– Я его не чувствую.
– Некоторые его не различают, – согласился старик.
– Цианид, – кивнул толстяк.
Двое из трех и собственный нюх – этого Алеку было достаточно.
– Если больше для нее ничего сделать нельзя, джентльмены, – обратился он к докторам, – попрошу вас вернуться на свои места. Позже мне понадобятся официальные показания. Кстати, я старший инспектор Флетчер, Скотленд-Ярд.
– Скотленд-Ярд! – простонал кто-то сзади.
Алек едва успел остановить пузатого человека с щеточкой усов от того, чтобы тот не наступил на осколки. Лоб его тоже покрывала испарина, как у молодого доктора, но лицо было не бледным, а багровым.
– Ей-богу, вы, ребята, времени не теряете! Майор Питер Браун, управляющий Альберт-холлом.
– Распорядитесь, чтобы капельдинеры тотчас закрыли все выходы, майор. Мне нужен телефон.
– У меня в кабинете. – Браун направился к выходу.
– Минуту. Эй! – обратился Алек к ближайшему к нему виолончелисту. – Мне нужны пюпитры.
Озадаченный музыкант передал ему два пюпитра. Алек накрыл ими крест-накрест ту часть пола, где разлилось содержимое бокала и валялись осколки. Пока что сойдет.
Поймав взгляд Дэйзи, он произнес одними губами:
– Телефон.
Она кивнула. Алек поспешил вслед за управляющим.
В
Первая скрипка, Яков Левич, стоял в нерешительности, сжимая в руках свой инструмент. Пока Алек разговаривал с Кокрейном, Дэйзи тихонько обратилась к скрипачу:
– Мистер Левич, помогите, пожалуйста. Я – подруга ее сестры.
Левич положил скрипку и смычок на стул и, наклонившись, протянул Дэйзи худую ладонь с длинными пальцами. Он был сильнее, чем казалось с виду. С его помощью Дэйзи взобралась на сцену, мысленно порадовавшись, что короткие юбки вошли в моду, а корсеты из нее вышли. Пройдя за возвышение, откуда Кокрейн обращался к зрительному залу, Дэйзи подошла к Мюриэл в тот момент, когда толстяк-доктор объявил, что Беттина мертва.
Мюриэл разразилась слезами. Дэйзи обняла ее за плечи, и тут Консуэла Делакоста издала театральный вопль.
Дрожащий палец пышнотелой испанки был обвинительно наставлен на Гилберта Говера.
– Ну же, полно! – запинаясь, тихо проговорил тенор. Вблизи он оказался гораздо старше: мужчина за пятьдесят с редеющими завитыми волосами. – Зачем говорить такие вещи, милая. – Он подошел к певице ближе и сказал что-то еще; что именно, Дэйзи не расслышала из-за нарастающего гула голосов.
Мисс Делакоста тут же устремилась в его объятия, истерично рыдая:
– Oh, mi querido, mi amor [17] , я ошибаться. Я не хотеть…
17
О, дорогой, любовь моя (исп.).
Тенор обнял ее крепче, чем позволяли приличия, и зашептал что-то ей на ухо.
Дэйзи бросила взгляд на баса. Димитрий Марченко по-прежнему сидел на стуле – руки на коленях, на лице выражение невозмутимого спокойствия. Однако в его глазах блестело что-то вроде удовлетворения, а еще он ехидным голосом тихо пропел строку из Confutatis maledictis о грешниках, что обречены гореть в геенне огненной. По крайней мере, одному человеку из присутствующих оказалось не жаль Беттину.
Эрик Кокрейн, напротив, был объят страхом и разве что волосы на себе не рвал. Дэйзи вспомнила любопытную сцену в холле у Абернати, когда Беттина поддела Кокрейна, а Оливия Блейз не выразила ни малейшей радости при виде него. Позже Мюриэл объяснила Дэйзи, что дирижер отдал партию меццо-сопрано Беттине, хотя мисс Блейз ожидала, что партия достанется ей. И все же Кокрейн пришел, чтобы встретиться с мисс Блейз, а Беттина ему, похоже, была даже не симпатична. Сейчас он не то чтобы скорбел о ее смерти, скорее находился в ужасе. «Все интересней и интересней», – подумала Дэйзи.