Реквием по Homo Sapiens. Том 2

Зинделл Дэвид

Основатели Невернеса, желая включить в черту города кусочек живой природы, оставили этот лес в первозданном состоянии. В течение трех тысяч лет город разрастался, захватывая остров, и к нему постоянно прибавлялись новые районы — Ашторетник, Даргиннийская и Элидийская деревни и так далее. Рост населения вел к строительству многоэтажных домов, и многие говорили, что Городскую Пущу следует вырубить. Но Хранитель Времени никогда не допустил бы подобного безобразия; все, на что он согласился, — это проложить через лес несколько тропинок. Желающие насладиться природой могут преодолевать сугробы и овраги на лыжах, сказал он, а боязливые пусть прогуливаются в Меррипенском и Галливаровом скверах, среди цветущих

клумб и ухоженных деревьев. Поэтому Городская Пуща, особенно в зимнюю пору, служила приютом птицам и любителям уединения: здесь можно было блуждать целыми днями, не встретив ни одной человеческой души.

Это место, удаленное от любопытных глаз города, как нельзя лучше отвечало желаниям Данло. В одном из бесплатных распределителей около Восточно-Западной улицы он взял себе пару лыж, печку, лампу, спальник, пилу, нож и прочее снаряжение, необходимое для зимовки в лесу. Продуктов, однако, он там не нашел. Удивительно, как быстро исчезла из распределителей еда — зато шубы, камелайки, коньки, противоснежные очки, сапоги с обогревом, антиморозные мази и прочие зимние вещи по-прежнему лежали кучами. Данло понял, что слабость его плана заключается в необходимости хотя бы дважды в день выбираться из Пущи, чтобы поесть в бесплатном ресторане — если, конечно, транспорты все-таки доставят зерно с Летнего Мира и Ярконы и городские власти не закроют рестораны.

В Пущу Данло проник по зеленой глиссаде, идущей через весь город от Южного Берега до Хосгартена. Лед здесь поддерживали в хорошем состоянии, и бежать было легко. По сторонам высились серовато-зеленые йау и еще более высокие осколочники, напоминающие Данло его родину, остров Квейткель. Весь этот лес походил на дикие чащи далеких западных островов: стволы поросли перистым мхом и фейником, на ветвях попадались снежные яблоки, кусты анда пламенели красно-рыжими огнецветами. На пересечении глиссады с дорожкой, бегущей через лес с востока на запад, Данло увидел снежную сосну и костяное дерево — они на его родине не росли, но все равно казались знакомыми.

Данло хорошо помнил названия всех растений и тех немногих животных, что обитали среди них. Здесь жили лилийи, фритилларии и две разновидности гагар, известные ему как адити и лиолия. Жили чуро, гладыш, и аулии, снежные черви. Порой на одно из замерзших озер Пущи опускалась стая китикеша, но какой-нибудь неуклюжий лыжник, ломясь через кусты, быстро вспугивал их. Почти все животные покрупнее за три тысячи лет покинули лесок — и волки, и медведи, и мамонты. Исчезли, по всей видимости, и снежные совы. Данло каждый раз, входя в это царство природы, надеялся услышать крик редкой белой птицы, вмещающей в себя половину его души, но слышал только ветер в деревьях, шорох поземки да постукиванье птицы тикитик.

Углубившись в Пущу примерно на полмили, Данло сошел с дорожки, снял коньки и надел лыжи. Он шел на север, к запомнившейся ему гряде холмов в самом сердце леса. Он помнил здесь, можно сказать, каждое дерево и каждый камень: живя в доме Старого Отца, он бывал в Пуще чуть ли не каждый день. Он помнил запах красных ягод йау и благоухание огнецветов; помнил, как хорошо просто скользить на лыжах по свежему снегу сорешу. Очень скоро Данло нашел место, которое искал: гранитный кряжик, идущий с юго-запада на северо-восток. Он наделся, что холмы заслонят его от западного ветра, убийственного ветра глубокой зимы, который зовется Дыханием Змея. На южной стороне кряжа имелось еще одно укрытие — рощица снежных сосен, переплетенная зарослями костяника. Эта растительная стена должна была прикрыть Данло от испытующих взоров всякого, кому случится сюда забрести.

Там, на узкой полянке между камнями и сосновой рощей, Данло стал строить себе дом. Из рюкзака, взятого в том же магазине, он достал длинный стальной нож.

После нижа Ярослава Бульбы, память о котором оставалась по-прежнему яркой, не очень приятно было брать в руки это орудие. Данло подставил лезвие под лучи предзакатного солнца. Странно, что этой блестящей штуковиной можно вырезать человеку сердце с той же легкостью, как резать кирпичи из снега. Однако нож — это только нож, и сегодня он послужит Данло для второй, мирной, цели.

Ярдах в ста от места постройки у скалы намело пласт кариши — плотного, затвердевшего снега. Из него Данло стал выкраивать блоки с мужской торс величиной. Солнцу недолго оставалось пребывать на синем небе — скоро станет темно и очень холодно. Блоки Данло грузил на свою шубу и подтаскивал к стройке, к утоптанному лыжами кругу. Проделав этот короткий рейс много раз, он стал обстругивать кирпичи ножом и выкладывать из них круглое основание. Стоя с внешней стороны будущего дома, он положил второй ряд и третий. Собственная сноровка удивляла его — прошло добрых полжизни с тех пор, как он в последний раз строил снежную хижину. Видимо, руки лучше глаз и ума помнили, как нужно вырезывать снежные кирпичи и складывать из них белый купол. Вскоре он завершил последний ряд и обстругал последний блок — ключевой, замыкающий крышу.

Кладку он закончил на закате, но не стал медлить, чтобы полюбоваться делом своих рук. Предстояло еще построить входной туннель, служащий защитой от ветра. Им Данло занимался при свете поставленного на валун радужного шара.

В лесу стало так темно, что он едва различал деревья на звездном небе, и мороз сделался крепким, почти что синим; такой холод замораживает в человеке жизнь и отнимает у него дыхание. Данло срочно требовалось укрыться в своем новом доме.

Между тем поднялся ветер — он гнал по снегу поземку и задувал в щели между кирпичами.

Данло, весь дрожа, с онемевшими пальцами, двинулся вокруг хижины, законопачивая трещины снегом. Закончив наконец этот тяжкий труд, он поднял лицо к звездам.

— Ви Эльдрия пеласу ми шамли се халла, — помолился он, прося предков благословить его новое жилье. Лицо сводило от холода, но он все-таки улыбнулся тому, как легко вернулся к своим старым привычкам. Почтив таким образом традицию, он без дальнейших проволочек затащил лыжи, рюкзак и все прочее через туннель в хижину.

Там было очень холодно, но Данло поставил на коврик посередине плазменную печку, и воздух быстро нагрелся. Вскоре стало так тепло, что он скинул шубу и стал делать из снега лежанку. Работал он при свете радужного шара, чьи аметистовые, бирюзовые и топазовые блики заставляли снежные стены сверкать, как алмазные россыпи. Данло разостлал на лежанке меховой спальник, завершив этим приготовления к ночлегу. Утром он нарубит жерди, сделав из них сушилку для одежды и обуви, и обустроит дом окончательно.

Теперь можно было лечь — забраться в теплый, шелковистый шегшеевый мех и поразмыслить о событиях этого знаменательного дня. Данло вылез напоследок наружу, чтобы помочиться перед сном. Зайдя в лес, он стал у сосны, лицом к югу. Мужчина должен мочиться на юг, спать головой на север, молиться на восток и умирать, обратившись к западу.

Скоро придет и его черед совершить это путешествие: он либо умрет реальной смертью, либо перестанет быть тем человеком, которым был всегда.

Данло стоял в морозной, почти беззвучной ночи и слушал, как шелестит в ветвях ветер. Пахло снегом, ягодами йау и смертью. Ее темные пары висели в воздухе, почти столь же реальные, как пар от дыхания Данло. Вверху, в черноте космоса, блестками свежевыпавшего снега сверкали звезды. Звездные ветра летели через вселенную, и Данло слышал этот слабый звук, слышал их дыхание. Он нашел на небе сверхновые Экстра — блинки, как он называл эти яркие огни в детстве.