Реквием
Шрифт:
Том не вполне понимал, что он имеет в виду. Может быть, намекал, что Том должен ему заплатить? В этом угрюмом настроении Ахмед выглядел более старым, это был уже не балагурящий араб, а грозный, непредсказуемый и даже немного опасный человек.
– Нет-нет, это не то, что вы думаете, – мотнул головой Ахмед. – Говоря «протянуть руку», я имею в виду другое.
– Но что я могу дать вам?
– Я оказал вам доверие. Окажите доверие и вы. Я открою вам свою тайну. Сделайте то же самое.
– Но у меня нет никакой тайны.
– Тогда допивайте чай, пожмем друг другу руки и простимся.
–
– Я знал, что должна быть. – Ахмед свернул еще одну сигарету с гашишем и, раскурив ее, стал ждать, когда Том начнет.
– Вы, наверное, не увидите в этом никакого смысла, и выглядит это действительно по-дурацки. Я хочу рассказать вам, почему я бросил преподавательскую работу в Англии. Я никому об этом не рассказывал – даже Шерон.
Ахмед выслушал историю об уходе Тома из школы внимательно, ни разу не прервав его. Закончив свой рассказ, Том издал глубокий вздох. Араб задумчиво покивал, затем изложил свои соображения:
– Это и есть то дерево, с которого джинния спрыгнула на вас, Том. Раскидистое дерево, дающее много тени, Древо Жизни. И очень старая джинния. В данный момент она исчезла, но кто знает, когда она вернется? Теперь я знаю вашу тайну.
– Да.
– Я видел, как вам трудно было рассказывать мне об этом. И в ответ я раскрою вам свою тайну.
Но прежде, чем приступить к рассказу, Ахмед налил им еще по чашке мятного чая и скрутил себе еще одну сигарету. Раскурив ее, он вперил в Тома твердый взгляд.
– Ни слова лжи не сорвется с моих губ. Ложь – это враг. Выслушайте меня. Это поможет вам отличать правду от лжи.
Набрав полные легкие дыма, он встал и, подойдя к Тому, приблизил свой рот к его губам.
– Откройте рот, – промычал он, не разжимая губ. Придерживая подбородок Тома рукой, он выдул струю дыма ему в горло. – Вдохните это.
Том вдохнул дым. Он оказался более прохладным, чем он ожидал, но вызвал легкие конвульсии во внутренностях и выдавил из глаз слезы. Тем не менее Том задержал дым на секунду, прежде чем выдохнуть. Сердце его заколотилось, слегка закружилась голова.
Ахмед вновь уселся на свою подушку и скрестил ноги, приготовившись к рассказу.
31
«Бисмиллах аль-Рахмани аль-Рахим, во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, [22] да будут даны мне силы рассказать мою историю правдиво, без отступлений и искажений. Не давай лживым джиннам управлять моим языком. Хотя один лишь Аллах может заглянуть в самые темные уголки человеческого сердца и понять, что происходит там, позволь светочу истины направлять меня в моем рассказе, дабы мы могли выйти из тени на свет.
22
С этой формулы начинаются все суры Корана, кроме 9-й («Покаяние»). (Прим. ред.)
Впервые я услышал о Мастерах, или Приближенных, как будет правильнее их называть, когда я был студентом одного из английских университетов – того, что в городе Лестере. Там я вел нормальную студенческую жизнь – то есть пренебрегал
Предела падения я достиг, когда влюбился в простую английскую девушку по имени Виктория. Она отдалась мне всего один раз, после чего не захотела иметь со мной ничего общего. Я рыдал и заламывал руки. Я выпил весь виски, продававшийся в супермаркете. Я помню, как просыпался по утрам с чувством, что у меня не голова, а гнилая дыня. Вам знакомо это ощущение?
Мой друг Рашид, президент Исламского студенческого общества, решил поговорить со мной. Он сказал, что я становлюсь в университете всеобщим посмешищем, и велел мне взять себя в руки. И это помогло мне. Я бросил пить и стал усердно трудиться над диссертацией. Рашид пригласил меня однажды съездить вместе с ним к его друзьям в Брэдфорд. Там я разговорился с одним из его друзей, и он, узнав, что я из Лестера, посоветовал мне посетить некоего человека, живущего в этом городе. Тогда-то я и услышал впервые о Мастерах, Приближенных.
Меня заинтересовало то, что он сказал, и, вернувшись в Лестер, я сходил по адресу, который он мне дал. Это был ничем не примечательный дом в азиатском квартале. Я никого не предупреждал о своем визите, но меня встретили так, словно ожидали моего прихода. Когда я позвонил у входа, дверь открыла арабская женщина, которая, не говоря ни слова, сделала знак, чтобы я вошел. Она провела меня в скудно освещенную комнату в глубине дома. Посреди комнаты на полу сидел человек. Напротив него лежала подушка, словно ожидавшая меня. Я хотел войти в комнату, но тут человек предостерегающе поднял руку.
– Стой! – приказал он. – Оставайся у двери. В тебе слишком много винных паров.
Я был удивлен. Я не пил уже недели три и сказал ему об этом.
– Три года, – сказал он. – Ты должен не пить три года, и тогда этот джинн оставит тебя. И в это время ты не должен страдать из-за женщины, которой не можешь добиться.
В первый момент я подумал, что кто-то рассказал ему обо мне, но это было невозможно. Разговор в Брэдфорде был совершенно случайным. Я вглядывался в человека, сидящего на полу. В полутьме трудно было определить его возраст. Очки отражали падавший на них свет, и глаз было не видно. Но я видел его седые полосы и морщины. Я подумал, что он, скорее всего, индиец или иранец, но его костюм западного образца иг позволял судить об этом наверняка.
– Я ничего не могу сделать для тебя, пока ты пропитан алкоголем, – сказал он. – Приходи ко мне через год.
– Но через год меня здесь не будет, – ответил я, стоя в дверях. – Я возвращаюсь в Палестину.
– Раз ты уезжаешь в Палестину, тебя действительно не будет здесь долго, – сказал он, блеснув очками.
Затем он подозвал женщину, стоявшую все это время позади меня, и что-то прошептал ей. Она вывела меня в коридор и закрыла за нами дверь.