Ремонт человеков

Ткаченко Катя

Хотя вот так, наголо, я еще никогда не брилась, всегда оставляла хоть немного, у самой щелки, черный нимб возле дырочки.

Но сейчас там все голо, как у младенца.

Как у маленькой невинной девочки.

Которой я давно не являюсь.

Я беру шампунь и начинаю мыть голову.

— Кто это я? — опять спрашивает он.

Слова вдруг опять множатся и плодятся, плодятся и множатся. У меня в горле, быстро доскальзывая до кончика языка.

Я объясняю ему, кто я такая. Уже не помню как. Отчетливо помню одно:

я не стала говорить, что я — это та самая, которую он выебал в ванной комнате квартиры ее собственного брата. Которую он поимел. Оттрахал.

Я выключаю душ и вылажу из ванны.

Беру полотенце и вытираюсь насухо, а потом подбираю нужный крем.

Открываю баночку и начинаю мазать лобок. Чтобы он не жег и не саднил, чтобы кожа была мягкой, пусть и бритой. Самое неприятное будет дня через два, когда волосы начнут отрастать и появится щетина. Такая же, как бывает у него, когда он не бреется несколько дней. Жесткая и колючая. У меня она тоже появится, но между ног.

Я беру другой крем и начинаю мазать лицо, втирать его в щеки и лоб, в шею и снова в щеки. А потом беру третью баночку и намазываю грудь и живот. Я хочу быть красивой сегодня, хочу, чтобы в тот момент, когда он увидит меня, он потерял бдительность.

И чтобы я смогла сделать то, что мне надо сделать.

Сюрприз от Седого.

Второй сюрприз.

Первый уже во мне.

Я его даже не чувствую, будто так и родилась.

А тогда, когда я позвонила ему, я не чувствовала себя такой красивой. Более того, я чувствовала себя последней дрянью. Если не блядью.

Потому что у меня уже был мужчина и мы жили вместе. Он — со мной, я — с ним.

Вот только когда я звонила, его не было дома, хотя на самом деле я ничего этого уже не помню.

Я вообще его не помню, все это было не со мной.

Какой–то мужчина, с которым я жила и которого в этот момент не было дома.

Хотя у него тоже было тело и он даже умел разговаривать.

И мы пару раз вместе ездили в отпуск.

И он даже предлагал мне выйти за него замуж.

Но я этого ничего не помню, как не помнила в тот момент, когда говорила по телефону.

С ним. С тем, кого я сейчас жду.

Для кого я так тщательно выбрила свои лобок и подмышки и кто хочет меня убить.

Я опять влезла в халат, но знала, что это ненадолго.

Я переоденусь.

Может, я даже надену то черное маленькое платьице с коротким рукавом, которое висит слева в нашем платяном шкафу.

Но сначала я должна приготовить ужин.

К примеру, курицу, и приготовить ее так, как он больше всего любит.

Запечь в пергаменте, нашпигованную чесноком и натертую черным перцем и солью.

Она запекается в собственном соусе. Курица под собственным соусом.

Хотя для себя я бы сделала по другому.

То есть, если бы хотела доставить удовольствие не ему, а себе.

Вот только давно

я этого не делала, может быть, что и никогда.

А для себя я бы сделала ее с чем–нибудь экзотическим, с какими–нибудь фруктами. Хотя бы ананасами. Или киви. Или этими… Как их там… Рамбутанами.

Курица под соусом из рамбутанов. Смешно.

Под ананасами я готовила, пару раз. Но ему не понравилось — как–то очень тонко все это, сказал он, не для меня…

Для него — в пергаменте, нашпигованная чесноком.

Чего я никак не могу понять до сих пор — так почему все это произошло.

Ведь он тоже был не один, тогда, когда пришел в гости к моему брату…

У меня был брат…

У меня есть брат…

Он пришел с женщиной, это я была одна, потому что мой мужчина отсутствовал.

Если у тебя есть мужчина, то отсутствовать он не должен, в его отсутствие всегда что–то может произойти.

Как бы ты не старалась этому помешать.

Я до сих пор не могу этого понять, сколько раз я не спрашивала его о том, почему тогда он вошел вслед за мной в ванную, он всегда отвечал очень просто: — Не знаю.

И потом добавлял: — Мне так захотелось.

И смотрел на меня, улыбаясь.

И я чувствовала, как внутри меня что–то начинает дрожать.

Как в тот самый день, когда мы опять встретились.

Уже после телефонного звонка.

Я иду на кухню, достаю из морозилки курицу и бросаю в микроволновку.

Размораживаться.

Замороженную курицу из морозилки бросаю в микроволновку размораживаться.

Очень много дурацких слов.

Иногда мне кажется, что в ванную он зашел по той же причине — разморозить меня, убить во мне ту женщину, которой всегда казалось, что она — сверху.

И которая этим самым пугала мужчин.

Он посмотрел на меня и не испугался. Он решил убить во мне одну женщину и этим самым породить на свет другую. Вот только зачем? Неужели лишь для того, чтобы спустя восемь лет убить и ее?

Микроволновка гудит, я достаю чеснок и начинаю его чистить. После чеснока всегда приходится отмывать руки и мазать их кремом. И после любой готовки — тоже.

Дискета все еще лежит в кармане халата. У меня почти два часа в запасе, хотя может, что и меньше. Не два, а полтора. Я закину курицу в духовку и решу, что мне с ней делать.

Не с курицей, с дискетой.

Включать компьютер, или не включать.

Когда я увидела его второй раз в своей жизни, то он тоже сидел за компьютером.

В своем офисе.

Именно в нем он назначил мне свидание.

— Зайдешь за мной, — сказал он, — и мы куда–нибудь поедем.

Я не почувствовала в этом никакого унижения. Он и так уже унизил меня, растоптал, выебал.

И мне ничего не оставалось, как подчиниться, иначе просто не стоило ему звонить.

А я позвонила, и потому пошла туда, куда он приказал.